Историю мне рассказывала бабушка.
Родилась она в деревне. А в то время в деревнях попадались люди, которых называли юродивыми. Вот и в их деревни такой человек был, называли ее Манька-юродивая. Вроде не в себе была, разговаривала редко и невнятно, но видела то, чего другим видеть не дано.
В любое время года, даже зимой, ходила она в одной рубахе и босая. Бабы жалели ее, бывало, оденут на нее телогрейку и валенки, а она все сбросит, и так и ходит в рубахе и босая. И никогда не болела! Дома своего у нее не было. Так, шаталась по всей деревне, в разные дома на ночлег заходила. Никто ее не прогонял, жалели все. Бывало, зайдет тихонько, в уголок ляжет, свернется калачиком и спит себе. А в особых случаях сядет напротив хозяев, улыбается и смотрит так загадочно… На следующий день в доме радость какая-нибудь случается. А бывало, зайдет, сядет в уголок, и плачет-плачет… Значит, быть беде!
В тот день зашла она в дом бабушкиной семьи. Кинулась на колени перед иконой, и плачет-слезами заливается, плачет и молится, тихонько повторяя: “Бедааааа! Ох, бедаааа…” вся семья сразу поняла: Быть беде! И страшной беде! Всю ночь Манька молилась и плакала, а на следующий день пришло страшное известие: Началась Война!
После войны бабушка моя уехала в город, вышла замуж за моего деда. Через несколько лет, решила отца в деревне навестить. Подхватила папаню моего четырехлетнего, и поехала.
Приехала, с отцом повидалась, пошли они за водой. Тут Манька-юродивая подходит к колодцу, смотрит на мою бабушку так загадочно, и говорит: “Мама, ты домой приедешь, а папа тебя-чмок! И ты с лялечкой а-а-а-а” (показывает, как ребенка качают). Приехала бабушка в город, и узнала, что беременна. Хотя она тогда уже поняла. Ведь Манька никогда не ошибалась