«Все началось с того, что однажды утром я суетилась, накрывая на стол, так как был праздник Первого мая. В дверь позвонили, я открыла. На пороге стояла цыганка с ребенком на руках. Она попросила позволения перепеленать ребенка и обещала сразу же после этого уйти. Может, мне следовало не впускать ее, но было неудобно, ведь дело касалось младенца. Я решила про себя, что не отойду ни на минуту от цыганки, пока она пеленает ребенка, потом ее выпровожу и протру за ней все, так как по своей натуре я страшно брезглива. Женщина перепеленала ребенка и попросила разрешения накормить его грудью. Скрепя сердце я разрешила ей и это. А та, пока кормила ребенка, попросила чаю с молоком: мол, молока у нее в груди мало.
– Не жалей для кормящей, красавица, я отблагодарю, – сказала она.
Во мне закипало раздражение. Я выбрала старую чашку, решив, что я ее выкину после ухода непрошеной гостьи. Но та не торопилась уходить.
– Хочешь, я тебе погадаю? – спросила она.
Я ответила, что не хочу, и добавила, чтобы она поторопилась, так как сейчас придет муж и, увидев ее, станет ругаться. Цыганка, не слушая меня, стала говорить:
– У тебя добрая душа, но муж твой тебя не ценит. Он гуляет от тебя с крашеной рыжей женщиной. Они работают вместе. Он считает тебя холодной и скучной. Сегодня вечером ты убедишься в моих словах. Он будет у тебя на глазах ухаживать за этой дамой. Ты его не интересуешь.
Слова цыганки задели меня за живое, так как отчасти они совпадали с тем, что на самом деле происходило в моей жизни. Дело в том, что я видела, как он относится к своей сослуживице Татьяне. Она рыжая, крашеная, очень красивая женщина. Муж при ней становился остроумным и веселым собеседником. Очень умно шутил, а она, закинув голову, весело хохотала. Я в такие минуты казалась себе серой мышкой. Как-то я попробовала выяснить с ним отношения, и он мне заявил, что сам не понимает, как живет со мной до сих пор.
– Ведь ты в постели как ледышка и давно уже не привлекаешь меня как женщина, – сказал он.
Испугавшись этих слов, я прекратила всякое выяснения отношений, осознав вдруг, что могу его потерять в любую минуту. Стала стараться чем-то его завлечь: одеждой, новыми прическами, лаской, – но все было напрасно.
Близости – ни духовной, ни плотской – между нами не было. И действительно, я не чувствовала желания и потому видела в этом оправдание поведению мужа. Как можно любить такую, как я? И когда цыганка все это мне сказала, я расплакалась, ведь это была правда.
Ребенок у цыганки давно успокоился и уснул. Она молча смотрела на мои слезы, а я уже не думала о том, чтобы ее прогнать. Меня поняли и пожалели. В ее молчании я чувствовала понимание. Наконец она заговорила:
– Ты не реви. Я сейчас уйду, а ты, когда муж явится, налей ему вина вот в этот бокал, куда я сейчас сцежу свое молоко. Он будет в твоей власти. А ночью возьми его семя и намажь себе на лоб и только с первыми лучами солнца смой его водой. Почувствуешь, что хочешь мужчину, и он это поймет. И все у вас изменится. Я приду к тебе через три луны, то есть через три месяца, и ты заплатишь мне столько, сколько тебе не будет жалко за возвращенное женское счастье.
Цыганка брызнула молоком из груди в фужер, что-то прошептала на своем языке, затем встала и пошла, сказав мне, чтобы я не говорила ей «спасибо» и «до свидания».
Я управилась со столом, умылась и принарядилась. Вскоре пришли муж и гости, среди них была и рыжая красавица. Он, не скрывая своих чувств, суетился вокруг нее. Ставил музыку, и они танцевали танго. Она действительно умела красиво смеяться: откидывала лебединую шейку, трясла кудрями, и ее заливистый смех сводил меня с ума.
Когда мы сели за стол, я дрожащей рукой подставила мужу фужер с вином, в который цыганка нацедила своего молока. Он выпил вино, и с этой минуты все изменилось. Муж позвал меня танцевать! Последний раз это было лет одиннадцать тому назад. Мы не пропустили ни одного танца, он просто никого больше не видел. Даже не обратил внимания, как ушла рыжая красавица. Он смотрел на меня и слушал только меня. Надо сказать, что Бог не обидел меня ни голосом, ни слухом. И я, будучи в ударе, пела под гитару, как никогда. Мы дурачились, пили на брудершафт, а ночью у нас было что-то невероятное. В темноте я намазала себе лоб его семенем и сказала про себя те слова, которые мне велела сказать цыганка. На следующий день у меня началась новая жизнь. Мы были счастливы.
Одна сотрудница мне передала, что Рыжая уволилась, что она пыталась выяснить отношения с моим мужем, но он категорически ее отверг.
Прошло три месяца. Однажды раздался звонок в дверь. На пороге стояла цыганка.
Вы когда-нибудь слышали выражение «бес попутал»? Так вот, со мной тогда и произошло что-то подобное. Не знаю, почему мне вдруг стало так жалко денег. В душе я искала оправдания своему поступку: мол, мы с мужем сто лет не были в отпуске и деньги нам пригодятся. В общем, я решила цыганке денег не давать. Мало дать неудобно, много – жалко, и вот я сказала ей, что ничего в моей жизни за эти три месяца не изменилось, что не верю в привороты и в прочую ерунду. «Как была я холодная, так и осталась», – заявила я ей, глядя в глаза.
Цыганка очень тихо, но так, что я все равно слышала каждое слово, сказала:
– Есть у вас, русских, пословица: “Девку замуж берут – города обещают, а возьмут – и деревеньки жалко”. Я каждый уголок твоей жадной душонки вижу и мысли твои читаю, и ты мне противна. Я тебе, как сестре, свое молоко не пожалела. Говоришь, холодная ты? Ну так будешь горячая. Никакой водой тебя не остудить, ни ключевой, ни святой. Будешь ты такой горячей, что с соседским кобелем рада будешь переспать.
Сказала так цыганка и ушла. А я с тех пор заболела самой отвратительной болезнью, ибо при бешенстве матки нет уже места ни чувствам, ни чести, ни совести».