В то утро 7 июля у летчиков поисково-спасательной службы проходили обычные тренировочные прыжки. Штурман Николай Павлюк стоял третьим от люка, когда старенький “Ми -8”, сотрясаясь всем корпусом, достиг “потолка” в 1200 метров. “Жаль , что не две тысячи, моя любимая высота. Там можно как следует разогнаться”, – подумал Николай, глядя на золотисто-голубое утреннее марево в проеме. День обещал быть жарким, но тут, почти на полуторакилометровой высоте, было прохладно . Вот и его очередь…
Как и положено, через пять секунд после прыжка я дернул кольцо, но стремительное падение не сменилось плавным спуском . Я посмотрел вверх : половина купола болталась, не раскрывшись. Набегающим потоком воздуха меня стало крутить и подбрасывать, как сосиску. Посвистел я так мимо своих товарищей, парящих на парашютах, и соображаю дальше: нужно отцепить основной парашют и воспользоваться запаской. дергаю отцепку – не срабатывает… Вот тогда я испугался. Скорость снижения по-прежнему оставалась велика – примерно 25 метров в секунду . В ушах звенит невероятно, голова кружится. Достаю нож, чтобы обрезать стропы, но не могу их схватить. “Залег” в горизонтальном положении. На высоте метров пятьсот понял: разбиваюсь. Осознав, что терять уже нечего, открыл запасной парашют, хотя понимал – делать этого, пока не отцеплен основной, нельзя. Запаска, конечно же, сразу замотала первый парашют, и я почувствовал, что вращение усилилось. Внизу замелькали аэродромные постройки, маленькие квадраты огородов… Оценил скорость снижения, скольжение в воздухе и ухватился за спасительное предчувствие : да нет же, не разобьюсь!
Чтобы сказать себе это в таком положении, Николаю Павлюку потребовались годы тренировок и 374 прыжка. Этот был юбилейный – 375-й, и опытный инструктор, похоже, знал, что надо делать.
– Скрутился я в лягушачью позу – запрокинул голову , поджал под себя руки и ноги. Падал плашмя. Перед тем как упасть , почувствовал – сумею вывернуться в кувырке. В это время усилившийся ветер у поверхности земли бросал меня по кругу над нескошенной травой аэродрома, как футбольный мяч.
Падение, слегка задерживаемое лишь “хвостом” скрученного парашюта и площадью распластанного в воздухе тела Павлюка, длилось секунд сорок. За это время Николай успел похоронить себя несколько раз. А потом по-военному приказал себе: бороться за жизнь до конца. Хотя конец представлялся ему тогда страшной картиной. Против него работало время, неумолимо приближавшее растущую землю, на него – самообладание и опыт.
Капитан Павлюк уверен , что был в сознании, когда уткнулся головой в муравейник . Тяжелый шлем погасил инерцию и спас голову. Совсем рядом, в нескольких метрах, простиралась широкая вапнярская бетонка – если бы его туда занесло, смерть была бы неминуемой . Впрочем, неминуемой она была в любом случае, кроме этого, единственного из миллионов.
Когда дикая свистопляска закончилась и наступила тишина, Николай почувствовал не облегчение, а какую -то жуткую опустошенность, бессмысленность, что ли. Так, наверное, отходит от тела душа: борьба за жизнь, колоссальное напряжение всех сил – на миг они сделали эту жизнь ненужной…
И все же он это или его приведение? Пошевелил руками – ногами, вроде двигаются. Неужели живой? Врачи местной районной больницы, осмотрев его, долго не верили, что он упал с тысячи двухсот . Такого просто не бывает: ни одного серьезного повреждения! А раз так, то дорога Павлюку одна – в Центральный авиационный госпиталь в Виннице. По иронии обстоятельств на том же вертолете, из которого Николай так буднично шагнул в пространство.
– Павлюка я встречал на “скорой помощи” в Винницком аэропорту, – удивленно рассказывал начальник отделения анестезиологии и реаниматологии госпиталя Анатолий Назарчук. – Узнав , что его отправляют к нам на вертолете, мы решили: не так уж плохи его дела, раз он транспортабелен. А когда обследовали его – оказалось, что он обошелся одним лишь компрессионным переломом седьмого грудного позвонка!..