Воля покойника

…Со мной тут такое произошло, что я и представить себе не могла. Я много лет жила на подселении. Комната моей соседки постоянно пустовала, так как сама она жила в деревне и там лечила людей. Я слышала, была она не то колдуньей, не то знахаркой.
Однажды она заявилась и сказала:
– Я приехала умирать. Мне уже 84 года, а в 85 я умру. Потерпи годок, когда на тот свет переберусь, тогда комнату мою возьмешь себе.
К ней сюда стали приезжать больные, нашли ее каким-то образом. Но она больше никого не брала, говорила, хочет посвятить последний год жизни молитвам о своей душе. И действительно, день и ночь старушка молилась. Я слышала, как она поет псалмы, шепчет что-то перед иконами. Помня ее обещание передать комнату мне, я ухаживала за ней. Готовила ей легкие кашки – ела она мало, постилась в основном, – стирала ее одежду. Но в душе как-то все сомневалась, что она умрет, уж больно выглядела здоровой и крепкой моя соседка.
Как-то раз я все-таки не выдержала и спросила ее:
– Баба Алена, с чего Вы взяли, что умрете скоро, вон Вы еще какая боевая!
И она отвечает:
– Я все знаю, милая. Знаю даже твои мысли, но не сержусь на тебя. Ты девка добрая, а сомнения твои мне понятны. У меня ведь лежит дарственная на твое имя и завещание. Не сомневайся, к ноябрю меня уже не будет. А чтоб поверила, вот что я тебе скажу. Вчерась ты чашку на работе разбила, когда Вы утром чай пили. А неделю назад у тебя кошелек утащили, но ты об этом никому не рассказывала, потому что у тебя в кошельке только мелочь была. Так это или не так?
Ох, и удивилась я!
– Откуда Вы все это знаете, баба Алена? – спрашиваю.
– От Бога, – отвечает. – Если Он не пожелает, пекарь не был бы пекарем, а лекарь – лекарем. Предки мои многое умели. Я вот только не завела детей и не передала им знания свои. Я тебя, Зина, попрошу, я ведь не просто так отдаю тебе свою комнату, а чтобы ты мою последнюю волю исполнила. Как умру, похорони меня, но не ставь памятника. Память обо мне пусть будет в сердцах тех, кому я помогала. Ты лучше крест каменный на могиле сооруди, он дольше стоять будет. Я Господу всю жизнь служила, так пусть при мне хоть крест останется. Деньги на крест, отпевание и помины я оставлю. А главная моя просьба такая. Собрала я тут деньги на монастырь, вот держи адрес. Отвезешь деньги туда. Да не забудь службу там отстоять по моей душе. – По щекам соседки даже слезы побежали от волнения. – Зина, – продолжала она, – обещай, что исполнишь мою просьбу. Если не хочешь, то уж лучше сейчас скажи, я не обижусь, а попрошу еще кого-нибудь. Главное, как начнут тебя деньги во искушение вводить, не поддавайся – нет большего греха, чем не исполнить волю покойного.
Я клятвенно заверила, что все исполню, как она попросит, чтобы не сомневалась бабушка.
Через месяц, в ноябре, она умерла. Думаю, она знала даже час своей смерти, так как дверь в свою комнату на ночь не закрыла, а на стол положила деньги и записку для меня, где было всего несколько слов: «Прощай. Если в чем виновата, прости. Завещание на столе. Я сдержала свое слово, Зина. Сдержи и ты свое. Похорони, как просила, с крестом. Возьми деньги на похороны, а остальное увези в монастырь. Алена в миру, а в крещении – София. Аминь».
Плакать я не плакала. Она ведь не была мне родной. Да и жила в другом месте, где людей лечила. Когда появлялась, мы с ней почти не разговаривали: она то в церкви, то в комнате своей молилась, поздороваемся утром на кухне – вот и все слова. А денег было прилично. Пересчитав их, я решила, что ни в какой монастырь не поеду, махну лучше в Сочи, отдохну, как нормальные люди.
Потом я позвонила в милицию. Бабулю увезли в морг. Перед этим у меня спросили, есть ли у нее родственники. Я ответила, что бабуля жила одна.
– А кто же будет ее хоронить? – спрашивают.
– Не знаю, – пожала я плечами.
– Что ж, похоронят как безродную, – нахмурился милиционер. Я промолчала.
Комнату я побелила, выкинула старую мебель, купила все новое. Но. Мне все время казалось, что я не одна в квартире. Ерунда, думала я, это мне совесть покоя не дает. Все забудется и пройдет. Совесть на хлеб не намажешь, а такой случай только раз в жизни выпадает. Какая разница, кто похоронит – государство или я.
Прошел месяц, и я увидела сон, будто подходит ко мне Алена и, наклонившись, пристально смотрит на меня. Я ее взгляд чувствую, но глаз не открываю, делаю вид, что сплю крепко.
Алена говорит:
– Ты же обещала! Ведь я просила тебя, и ты обещала! Прошу тебя еще раз. Отвези в монастырь деньги, я их всю жизнь копила. Эти деньги на свечи Богу, а не тебе. Добром прошу, отвези.
Утром я подумала и решила: нет, не отвезу. Сон и есть сон. Бывали в моей жизни сны и похуже, не хватало только, чтобы я восьмидесятипятилетнюю бабку боялась и из-за этого опять нищей стала. В общем, стала я такие мысли гнать из своей головы. И вроде успокоилась.
Появились деньги, появились приятные хлопоты: по магазинам езжу, обновы покупаю. Однажды в ЦУМе стою в очереди и вдруг вижу. бабу Алену. Стоит она и смотрит на меня. И осуждающе так кивает. Мне аж плохо стало. Думаю, с ума я, что ли, схожу? Спрашиваю женщину, которая рядом со мной стояла:
– Вы там бабку в синей кофте не видели? Женщина отвечает:
– Нет, я никого не видела.
Прошло еще три месяца. Со мной стали происходить и вовсе странные вещи. Иду я как-то вечером домой. Вдруг собачка меня догоняет, вьется, крутится, мешает шагать. Я ей говорю:
– Ты что привязалась? Пошла вон отсюда. Иди домой. Где твой хозяин? Пошла вон!
И вдруг слышу голос Алены:
– Отвези добром деньги.
От ее голоса я остолбенела. Стою, смотрю вокруг. Ни собаки, ни людей. Снег метет, темно. И так мне жутко стало. Домой бегу, а дорогу забыла. Мечусь между домами. А дома все высокие, чуть ли не в небо упираются, а я маленькая-маленькая. Страшно так, будто в лесу или на кладбище хожу ночью. Села я обессиленно в сугроб, не могу двигаться, слезы бегут из глаз. Какой-то прохожий подошел и спрашивает:
– Женщина, Вам плохо?
– Да, мне плохо. Где я? Не могу найти дорогу. Не пойму, где я… Он спросил адрес, я ответила. Прохожий поднял меня из сугроба, отряхивает и говорит:
– Вы как раз около этого дома ходите.
И проводил меня до квартиры. Получается, что я вокруг собственного дома три часа ходила. Ночь я проспала. Утром очухалась и, успокоившись, стала рассуждать. Большую-то часть денег Алёны я в банк положила. А в банке условие: в течение года не снимать. Не терять же проценты! Нет, думаю, не сниму. Надо быть полной идиоткой, чтобы от такой суммы добровольно отказаться.
И опять ночью пришла ко мне Алена, но я уже не спала. Видела, как она отделилась от стены, вроде как из ничего вышла. Одета в юбку старую, кофту – в них она и умерла.
– Я тебя, девка, ненавижу… – тихо так говорит. – Ты меня долго вспоминать будешь, а о деньгах забудь: ни одной моей копейкой не попользуешься. – Повернулась и пошла так же, как появилась, в стену.
Когда стало ясно, что банк меня обманул, я попала в больницу. Вернулась домой, а меня обокрали. Вынесли все новое, что было куплено на деньги Алёны. Воров так и не нашли.
Я с тех пор болею: ходить не могу, ноги отнялись. Пишу Вам лежа…