Посещается, Ирине (Irina2210)
Я хочу вам рассказать одну историю, на первый взгляд фантастическую, но это официальный архив. Вы скажите, этого не может быть! И я, наверное, с вами соглашусь. Но факты, факты, друзья, упрямая вещь.
История изменена и немного переделана, не теряя при этом своей правдивости и достоверности.
Рассказал мне эту историю один дедок, который жил в деревне “Погорелово”.
Рассказ от первого лица.
В общем, я прекрасно помню, как началась война. Я тогда в Уваровке был, когда по радио объявили. Мы, конечно, сначала не поверили в это и подумали, что это не про нас и не с нами, но тут стали всех сгонять в военкоматы. Именно сгонять. Я дома появиться не успел, как меня милиция в Уваровке перехватила и отвезла в Можай, а там, как говорится, ружье, шинель и в бой.
Жила тогда в Цветковском дивчина одна, Марфой звали, ведьмой слыла. Так она мне за помощь амулетик подарила. Сама молодая, ну на года два старше меня была, но вот глаза, хлопчики, глаза её я не забуду! Я в них мир видел, бездонные, черные, как угли, манящие глаза! Так вот, я с этим амулетиком всю войну прошёл: до Берлина добрался, и рейхстаг брал, и помню вот какую штуку. Немец тогда уж под Москвой стоял, а мы, стало быть, с севера шли на подмогу столице. Оставалось нам километров семьдесят пять протопать, и Кремль видать будет. Ну а тут, чувствую, сердце тревожится, ну не хочу идти дальше и все! Подбегаю к командиру и говорю: “Мол, товарищ командир, давай привал сделаем, ну хоть на часок. Предчувствие у меня нехорошее”, а тот только зыркнул на меня и дальше идет, а амулетик, мне всю грудь жжёт, чуть паленым не пахнет, и только я и успел на командира прыгнуть, – зачем, и сам не понял, – но сиганул как кот прям на спину, и сразу обстрел начался, земля взмыла вверх, деревья пошатнулись, кто позади шёл – разметало в разные стороны. и только свист такой сумасшедший. Я за грудь свою схватился, а амулет горит, ну не поверите, красный стал, как кровь, и снять не могу, понимаете, как бы прирос к коже, и, главное, кругом снаряды рвутся, люди гибнут, да не по одному десятку, а я целый на командире лежу, собой закрываю. И мысль в голове, что ползти над. Я ору офицеру:
– Ползти надо.
И пальцем тычу в сторону оврага лесного, тот только кивнул и мы поползли. И как только в овражек скатились, прям на то место, где мы лежали, снаряд попал. Точно в то. Я тогда и сединой покрылся. Но обстрел прекратился, и вот, думайте, ребятишки, из восьмистах человек всего двенадцать выжило. Из них четверо умерли от потери крови. И только на мне и на командире ни царапинки. Мы на ночь в той лесопосадке и остались, а ночью встал в караул и вижу смех такой меж деревьев, и хохот.
И голос Марфушки.
– Помог амулетик мой, теперь ты мне по гроб обязан, – засмеялась она и исчезла.
Вот и был я ей обязан, двадцать лет после войны на моем горбу каталась, заместо прислуги я у нее был, но, признаюсь, любил. Да что греха таить, и сейчас люблю!