Собаки-призраки не апельсинового окраса

Случилось это в конце девяностых. Работа у нас тогда, конечно, была, как без нее. А вот зарплаты не было, – и полгода, и год, – одни обещания. Многие на работу ходили просто потому, что дома еще безысходнее. А так хоть какая-то надежда, что заплатят. И, что удивительно – иногда платили. То-то радость была! Можно было долги раздать и снова ждать, когда еще чуть-чуть дадут.
Моя знакомая, Настя, корректор по специальности, решила разорвать этот порочный круг. Она всегда была отчаянной. Уволившись из газеты, кормившей всех только тухлыми новостями, устроилась реализатором. То бишь – продавцом. Оплату, стоя на рынке в мороз и солнце, получала с выручки. Хозяева, бывшие челноки, раскрутившись, организовали свой цех по вязке трикотажа. Вещи по тем временам были классные: любой по сложности рисунок и модель легко создавались на импортных станках, снабженных компьютерами. В Краснодаре торговля шла вяло, да и эксклюзив требовал ценителей, вот и стали этот трикотаж вывозить в Москву. Настя, съездив в столицу пару раз, позвала и меня. «Эти торговки такие пройдохи, – жаловалась она, как всегда по-французски грассируя и не выговаривая букву «р», – вечно дурят меня. А тебе я верю. Увольняйся с института, пускай там Пушкин за бесплатно работает. Он памятник, ему еда не тгебуется. Неважно, что ты не торговала, научу – дело нехитрое. Доходы пополам. Хогошие бабки пгивезем». Мне к тому времени зарплату полгода не платили, а тут и муж без работы остался. Это был выход.
То, как шла наша московская торговля, отдельная песня. Моя Настя к тому времени стала тем еще коммерсантом и психологом. Могла впарить брак, сдачу недодать, или цену загнуть вдвое, если видела, что вещица понравилось или покупатель привык деньгами сорить. «Будешь честной – прогоришь в дым, – отвечала Настя на мои недоумевающие замечания. – Пгосто не вмешивайся». Как говорится, назвался груздем, полезай в кузов. От меня требовалось раскладывать и упаковывать товар, считать на калькуляторе. И помалкивать.
Для реализаторов, посменно приезжавших в Москву парами, фирма сняла двухкомнатную квартиру в районе станции метро Подбельского. В одной комнате, что побольше, лежал товар и жила Настя, в другой, малюсенькой, поселилась я. Квартирка была чистенькая, отлично отремонтированная, но стоила почему-то недорого. И неудивительно.
В первую же ночь я испытала шок. Только стала засыпать, слышу – кто-то громко скребется в дверь. Затем она распахнулась, и в комнату ввалилась свора собак – разъяренные дворняги разной масти. Рыча и лая, они с пеной у рта бросились на меня. Деться мне было некуда: за спиной стена, на окне (это был первый этаж) решетка, путь к двери преграждала рычащая свора. Ситуация настолько реальная, – луна в окне, мрак в углах, запах псины – что я сразу поняла: это не просто сон. Это… привидения. Сдерживая дрожь в голосе, я строго сказала: «Тихо! Где ваш хозяин? Идите к нему! Здесь вам быть нельзя!» Собаченции настороженно замерли, поблескивая умными глазами и вслушиваясь в мой голос. И тут самый огромный, черный и лохматый пес повернулся к двери и вышел, за ним одна за другой последовали остальные собаки. Но дверь осталась приоткрытой. Я долго лежала в страхе, но в квартире было тихо.
Утром за чаем я рассказала о своем видении Насте, а та вдруг насмешливо ответила: «Тю-ю! И ты тоже!» – «Что значит – тоже?» – «Тут и девки наши ныли, что им собаки спать не дают. Шефу жаловались, дуры. Мол, плохая квартига, с пгивидениями. Он им: ищите другую, такую ж дешевую, коль тут не нгавится. А я считаю – это массовый психоз! Мне, напгимер, ни одна псина не привиделась. Потому что я – разумный человек». Я от ее слов просто обалдела. «Не пробовали выяснить про собак? – спрашиваю. – С хозяевами квартиры поговорить? С соседями?» – «Делать мне нечего! – фыркнула Настя. – Я сюда приехала деньги загабатывать, а не собачьи разговоры разговагивать! Давай, не спи, жми вперед, на точку!» И мы ринулись к метро, метаться по запутанным станциям в поисках своей торговой точки. Чаще находили, а иной раз – не сразу.
А вечером, подметая в квартире, я собрала на совок… пучок шерсти. Она была рыжая, черная, серая. В общем, как у псов в ночной своре… И я решила разобраться.
Когда к нам вскоре пришла за платой квартирная хозяйка, полная интеллигентного вида дама в очках, я, светски улыбаясь, осторожно спросила: «А почему в квартире шерсть? Здесь жила собака?» Она смутилась и, опустив глаза, ответила: «И не одна. Вам, наверное, соседи уже насплетничали? Что моя мать на старости лет повредилась в уме и жила, как бомж?» – она вздохнула: «Деньги все копила, а в дефолт они в бумажки превратились. И про то, что она подбирала бродячих собак, говорили?» – дама неинтеллигентно перекосила лицо: «Чтоб их… Да, раньше не квартира была, а вонючая берлога! У-у, псины! У нее их штук пятнадцать жило, с ней вместе и спали на диване. А когда мама уже почти из дома не выходила, мы с братом хотели от собак избавиться и ко мне ее перевезти, чтоб хоть на старости лет пожила по-человечески. Да где там! Она нас выгнала и перестала нам двери открывать! А потом эта история вышла… – дама виновато потупилась. – Да вам, небось, рассказали… Собаки сильно выли, и соседям пришлось дверь выломать… Ее нашли мертвой. Инсульт. Мы потом все тут вычистили, даже штукатурку до дранки содрали и полы – до бетона. Откуда шерсти быть? Да и пять лет уже прошло». «А знаете, что привидения ваших собак ночью по квартире бегают? И людей пугают?» – решила я взять быка за рога. «Первый раз слышу! От соседей внушились, – залепетала она, пряча глаза. – Ну, мне некогда! До свидания!» И выскочила за порог, несолидно потряхивая упитанными боками.
Настя слушала наш разговор, разинув рот. «Ни фига себе! – воскликнула она, когда за дамой захлопнулась дверь. И тут же спохватилась, обернувшись ко мне. – Сказано тебе – пять лет пгошло! Забудь!» Я молча указала ей на совок, лежащий неподалеку и наполненный разноцветными прядями. «Это бабские волосы! Вон твои – рыжие», – упрямо сказала она и, пройдя в комнату, перевернула совок ногой. «Ага, а твои – серые», – вздохнула я. К слову сказать – Настя была высветленная брюнетка с волосами цвета апельсина, а я имела окрас волос красного дерева. Ни одно четвероногое даже путем многомиллионных лет селекции не достигло таких шикарных сочных цветов.
Но этот собачий ребус недолго меня занимал, поскольку собаки меня больше не донимали. Да и не до того мне было. Уходили мы в шесть, торговая точка была далеко, в то время – на Тушинском рынке, возвращались затемно. А еще надо было дебет-кредит подбить.
Но однажды «собачья» тема возникла снова. В тот вечер, возвращаясь, Настя зачем-то купила черенок для лопаты. И, хмуря лицо, полезла с ним в вагон метро. Когда она была в таком настроении, я предпочитала ее не трогать – себе дороже. «Это еще зачем? – ехидно спросила ее ехавшая с нами знакомая, торговавшая на рынке по соседству льняным товаром. – В Краснодар повезешь? Там, небось, уже все леса повырубили?» – «Здесь собак буду гонять! – сурово ответила Настя. – Никакого житья от них нет!» – «А-а, – понимающе кивнула та, – они щас и днем на людей кидаются». И принялась рассказывать жуткую историю про собачьи стаи в Подмосковье. Я только поглядывала.
И вскоре Настя сама сдалась.
Когда шли от метро к дому, она, стукая палкой как посохом, сердито сказала: «Ну да, тепегь и меня бабкины псы достали! Как думаешь, они моей палки испугаются?» – «Навряд ли. Ее ведь в сон не протащишь. Ты не поняла, что ль? Они ж не реальные, они умерли давно». «Я ее положу рядом с собой на диван, – не слушая меня, бормотала Настя. – Как жахну! Вмиг разбегутся! Раньше хоть света боялись, а теперь – ни фига, и при свете впираются! Ского загрызут, честно! Или кондгатий хватит!» «Ты что, не понимаешь, что драться с ними бесполезно? Это их дом, а ты – чужая, тебя надо прогнать. Наверное, твой диван стоит на том месте, где бабулька спала». «Почему ж они тебя не гонят?» – «Не знаю. Я их не боюсь. И жалею». «А я боюсь. Уже три ночи уснуть боюсь», – всхлипнула Настя. «Что ж ты молчала?» – «Стыдно было. Я ж тебе не вегила, а теперь сама…» – «Слушай, а давай твой диван передвинем. Может, они оставят тебя в покое?» – «Ой, давай!»
Мы полвечера таскали из угла тюки с трикотажем, а потом передвигали туда тяжеленный диван. Утром Настя сказала, что спала как убитая. А потом, по ее словам, собаки иногда прибегали к ней. Однако, обнюхав пустой угол, исчезали.
Через два месяца я вернулась в Краснодар с немалыми по тем временам деньгами. Но как ни звала Настя, больше в торговлю я не пошла. Не понравилось мне это занятие. Да и муж вскоре работу нашел. Я тоже пристроилась в одну строительную фирму.
Что было дальше с собачками из московской квартирки со станции Подбельского, не знаю. Настя как-то при встрече поделилась радостью: шеф, мол, нашел для них жилье поближе к торговой точке. А позже, потеряв на уличной коммерции здоровье, Настя вновь вернулась к непыльной корректорской работе, где деньги уже стали платить регулярно.
А бабулькины собачки, возможно, и сейчас ищут свою хозяйку, нарушая мирный сон жильцов той квартирки.