Именно благодаря моей маме мы оказались в Северном Казахстане, на бывшей территории КАРЛАГа (Карагандинский исправительно-трудовой лагерь) — один из крупнейших исправительно-трудовых лагерей в 1930-1959 годах, подчинявшийся ГУЛАГу НКВД СССР.
Шёл 1978 год. Мой отец был сотрудником милиции, после армии он решил пополнить ряды наших доблестных стражей порядка, хотя до неё шалил и ох, как шалил. Мама же моя окончила Волгоградский политехнический институт. На тот момент у них уже имелась я, а жить, по сути, было негде. Единственное, что предложили отцу от милиции – квартиру на Лосином острове. Остров-то в городе находится, но идти надо сначала по понтонному мосту, а потом через лесок. Вот когда мама увидела, где ей придётся ходить каждый день, сразу версию выдала:
– Или маньяк, или зэки прирежут – и к гадалке не ходи. Жить тут не буду, ни за что.
Маме, как молодому специалисту, в родном Волгограде жильё не предоставили, зато предложили немного подальше замечательную “хрущёвку”, всего-то 3500 километров.
Квартиру маме дали на третьем этаже, двухкомнатную “хрущёвку-трамвай”. До сих пор она мне снится в ночных кошмарах: поднимаюсь я до третьего этажа и на последних ступеньках начинаю испытывать какой-то животный страх, и когда я всё-таки дохожу до двери, то сама нажимается ручка, и дверь медленно-медленно открывается, а за ней НИКОГО нет. И вот именно в тот момент, когда я задыхаюсь от страха, с меня спадают чары Морфея, и я просыпаюсь. Этот сон, один и тот же, я вижу уже на протяжении более двадцати лет. Всему виной одна жуткая история.
Была у меня подруга Маринка. Она и сейчас есть, но далеко. Дружим мы ещё с детсадовского горшка в прямом смысле этого слова, сидели рядом. Жила Маринка на первом этаже, а выше по стояку на третьем – я. По раздельности мы только спали каждая у себя дома и то не всегда. У подруги была бабушка Дуся, КАРЛАГ или что-то ещё так её надломили, но вела она себя как мышка, все чувства были в глубокой заморозке. Подруг у неё не было, и всё время она просиживала дома, потихоньку потягивая алкоголь. Однажды мы с Маринкой решили проведать бабу Дусю и заодно понаблюдать в замочную скважину, чем она занимается. А занималась она тем, что прямо из горла пила одеколон “Саша”.
Когда нам исполнилось по 14 лет, Маринкин папа как-то изловчился и выбил для бабушки, своей матери, однокомнатную квартиру прямо рядом с моей. Дверь в дверь. А потом переехала Маринка в другой дом, и осталась бабушка у меня на поруках. К этому времени она почти оглохла, плохо видела и приобрела астму. Ко мне она приходила по 10 раз в день: то нитку в иголку вставить, то укропчик на балконе подрезать, короче, ближе меня на тот момент у неё никого не было.
Мне 17 лет. Август месяц. Жара – 40 градусов в тени. Время приближалось к полудню, и я торопилась с обедом, так как папа приходил кушать домой. Вдруг слышу, как ручка на входной двери медленно опускается вниз и так удерживается какое-то время. Я ещё подумала, почему папа так рано и чем его кормить, ведь ещё ничего не готово, и ещё я подумала, что он, открывая дверь, нажал дверную ручку вниз и удерживает её, видно, разговаривает с кем-то из соседей. Я прямо с картошкой и ножом в руках побежала к входной двери, да так и застыла: дверь открыта настежь, ручка смотрит вниз, как будто на неё нажали, и никого нет. В голове только одно, как дверь может быть открытой? Если её не держать специально, то она сама закрывается и срабатывает “английский замок”. И в этот момент я почувствовала ужасный холод, это было как волна, которая от входной двери дошла до меня, прошла через меня насквозь и остановилась у входа в комнату. Минуту я смотрела на холод, если так можно выразиться, а он на меня. Мгновенная вспышка в моей голове, теперь я знаю.
– Я всё поняла, я сейчас же позвоню и сообщу. Как только я произнесла это, холод вновь прошел через меня, но теперь в обратную сторону, к выходу, и дверь захлопнулась. Сама. Страха совершенно не было, для меня это нехарактерно, по-хорошему, я связки голосовые сорвать должна была. Потом я набрала номер домашнего телефона Маринки и сказала:
– Бабушка умерла, она только что ко мне приходила. Срочно приезжайте.
Маринка долго молчала, а потом нехорошим голосом спросила:
– Какая ещё бабушка?
– Твоя, баба Дуся.
Разговор закончился разнесением меня “в пух и прах” Маринкиной мамой. Тётя Валя долго кричала, как я смею наговаривать на живого человека такое.
Я решила, что сделала всё, что могла, и что бабушка слышала весь мой телефонный разговор, а значит, согласно моей логике, будет теперь являться тёте Вале. Но, как я узнала позже, баба Дуся на этот счёт имела другое мнение.
На следующий день ко мне домой заявилась Маринка. Интересно получается, но я опять возилась с обедом. На кухне-то подруга и высказывала мне за моё поведение:
– Вот как тебе не стыдно, совсем с “катушек” слетела со своей магией и приведениями? Ку-Ку? Да? Мы сейчас из-за тебя перед всеми соседями опозорились, ходим, спрашиваем:
– Не видели ли вы сегодня нашу бабушку?
А её все видели и бабки на улице говорят, что сначала Дуся в магазин ходила, потом на почту. Живая она, ЖИ-ВА-Я!
Я не успела ничего сказать, потому что услышала, как ручка нажимается и открывается дверь… Маринка аж подпрыгнула от радости (она думала, что это мой папа пришёл, и теперь они вместе будут меня стыдить) и с криком “Дядь Саша” она пулей вылетела в коридор, страшно ойкнула и влетела обратно ко мне на кухню. У Маринки и так глаза были огромные, она даже, когда на паспорт фоткалась, специально их прищуривала, так вот теперь подругины глаза уместней было бы назвать тарелками.
– Короче, ну тебя с твоей страшной квартирой, вечно всякие “барабашки”, я больше сюда не зайду, приходи ты ко мне.
И с этими словами она от меня сбежала.
Дядя Слава, Маринкин папа, вскрыл квартиру на третий день, потому что соседи стали жаловаться на запах. Баба Дуся, Царствие ей Небесное, умерла на диванчике, около которого валялся аэрозоль для астматиков, она не успела им восползоваться. Дверь она заперла изнутри на простую щеколду, не хотела чтоб её портили и ломали, если что. Но самое ужасное было не это. Напротив диванчика стоял трельяж, и его зеркала 3 дня жадно впитывали в себя энергетику смерти, сделав несчастную бабушку своей заложницей.
Сразу после поминок вижу я сон: поднимаюсь я до третьего этажа и вижу дверной проём бабы Дусиной квартиры, а за порогом, на стульчике, сидит она, только лицо полотенцем закрыто. Я начинаю её крестить, а она:
– Не бойся, я это, баба Дуся, и пальцем мне на трельяж этот и диван показывает.
А справа от неё, в прихожей, вместо встроенного шкафа вижу я коридор полутёмный, в котором какие-то белые фигуры передвигаются. Потом она, наверное, решила, что мне пора и попросила принести листья от марганцовки. Полный бред, но во сне я пошла поискать у себя на кухне, так и проснулась.
Утром я позвонила Маринке и сообщила, что срочно надо выкинуть трельяж и диван, что бабушка снова приходила ко мне и чётко объяснила, что ей мешает. Подружка сказала, что передаст мои слова маме, а уж она пусть делает, что хочет. Тётя Валя мне перезвонила, отругала хорошенько и заявила, что она не собирается разбрасываться вещами и что, когда я сама на что-нибудь заработаю, тогда и пойму.
Ночью я смотрела очередной сон, где бабушка тыкала пальцем в эти злосчастные трельяж и диван. Так продолжалось несколько ночей, причём бабуля уже начинала во сне злиться. Мне самой жутко надоела эта ситуация, да, в конце концов, я шибко разозлилась на Маринкину маму: почему из-за её тупости и жадности я спать не могу по ночам? И в следующую нашу встречу я бабушке выдала:
– Что ты ко мне всё ходишь, к снохе своей иди, она и слушать меня не хочет, вещи эти ей, видите ли, нужны.
Утром мы проснулись в 6 утра от грохота и возни в подъезде, папа пошёл посмотреть, что происходит, я поскакала следом за ним. На площадке Маринкины отец и брат спускали по лестнице трельяж, а тётя Валя, завидев меня, нервно завизжала, что это я во всём виновата, злыдня такая. Видок у неё был ещё тот: волосы дыбом, под глазами синяки. Я попыталась спросить, что она видела, но меня только послали подальше.
История на этом не заканчивается. Беспокойный призрак в подъезде мы всё-таки заимели. Особенно пугались те, кто работал в смену рано утром. Только представьте на секунду: бежишь ты вниз по лестнице, на улице ещё ночь, а в подъезде вечно полумрак, освещение через лестницу (то лампа перегорела, то выкрутили), а навстречу баба Дуся прямо в тебя врезается. В обморок все по очереди падали. Кстати, призрак ходил только с первого и до третьего этажа, этажами выше его не встречали. А за её дверью в квартире слышались шаркающие шаги, покашливания, и всё время то включался, то выключался свет. Все стеклянные предметы, имеющиеся в квартире, разлетелись на мелкие кусочки. Кончилось тем, что жильцы нашего подъезда потребовали от дяди Славы привести священника. Его приводили и не один раз. На время всё успокаивалось, но потом возобновлялось с новой силой. Маринка после свадьбы пыталась там жить с мужем, но хватило её ненадолго. В итоге квартиру закрыли и больше в неё не ходили.
Когда открыли границы, то наши немцы устремились на Родину предков. Когда распался СССР, потихоньку начали разъезжаться и все остальные. Жить в нашем посёлке городского типа становилось невозможно – газа нет, отопление отключили (а зимой -30, -40 градусов), начали размораживаться трубы. Сейчас – это мёртвая зона, где никто не живёт. Дома пустыми глазницами окон смотрят в небо, потому что и смотреть-то больше не на что. И где-то, с первого по третий этаж, ходит призрак старой женщины, бестолково щёлкая выключателем в надежде, что может кто-нибудь, да услышит.