Мой брат Александр, окончив институт, уехал в Новосибирск. Его сын, – мой племянник и крестник, – Олег, периодически приезжал на Кубань в гости к бабушке. Мальчик рос хороший, но, как бы это сказать – чересчур добрый и чувствительный, как девочка. Чтобы закалить его характер, брат отдал сына в школу восточных единоборств, где он достиг немалых успехов. И вот, уже после окончания института, Олег приехал к нам в гости.
Он был сама воспитанность и интеллигентность. В присутствии старших – вставал, стариков, женщин и детей опекал. Казалось, Олег считал своей главной обязанностью обеспечить всем окружающим комфорт и удобство. В общем, как я поняла – восточная этика только добавила в его характер еще большую мягкость и человечность. Ну, а что ноги-руки приходилось ломать – так это чисто из уважения к противнику и его желанию поединобрствовать.
И вот судьба распорядились так, что Олег, наш пай-мальчик, отправился воевать в Чечню…
Учась в институте, он обучался и на военной кафедре, получив звание офицера. Другие в дальнейшем обходились периодическим участием в военных сборах, – после чего им добавлялась лычка на погон, – а Олег почему-то угодил на год в армию, правда – не служить, а обучаться на курсах радистов-секретчиков. Его отец не возражал, считая, что всякие знания человеку на пользу. Хотя мог этот призыв в армию и отменить, связей у него было достаточно.
И вот 30 декабря 1994 года брат позвонил нам по междугородке и, чуть не плача, произнес: «У нас беда! Олег вчера улетел в Чечню! Знакомый генерал только сегодня мне об этом сказал. Он и сам поздно узнал, а то б не пустил его. Оказывается, ночью в училище приехали особисты и хорошенько промыли им мозги. Мол, надо Родину спасать, надежда только на вас. Пошли все, офицерами. А что они в войне понимают? Кинулся я вызволять Олега, да поздно. Сказали: он дал письменное согласие и уже летит самолетом в Грозный. А там такое творится! Похоронки потоком идут».
Что мы могли сделать? Побежали с мамой в храм, заказали все, что только было возможно. И присели на лавочку у входа, чтобы перевести дух. Рядом сидела пожилая монахиня со светлым умиротворенным лицом.
«Матушка, – со слезами обратилась к ней мама, – помолитесь за моего внука Олега, он в Чечне воюет».
«Помолюсь. Да и вы молитесь, – устремив на нас добрый взор, ответила она. – Мама, когда ждала моего отца с войны, каждый день крестила его».
«Как это – крестила?»
«Очень просто. Рукой. Закрывала глаза, представляла его перед собой и налагала на него крест. С молитвою – «Живые помощи» или «Да воскреснет Бог».
Дед был дьячком, воспитал детей в вере, вот она и не забывала прибегать к помощи Божьей. И мой отец вернулся домой без единой царапины».
Я отнеслась к ее рассказу с недоверием. Наверное – совпадение. Но на всякий случай каждый вечер стала крестить Олега. А вдруг – поможет? Оказалось, что это непросто. То в сон не вовремя клонит, то дела какие-то находятся, то забывала. Но я взяла это себе за правило. А однажды, закрыв глаза, чтобы представить Олега, вместо стройного паренька в светлых брюках и белой рубашке – каким я его запомнила, увидела перед собой худого, замученного человека в черной куртке, каких-то стеганых штанах и со шлемом на голове. Вернее – это был не шлем, а какая-то тоже стеганая штука с утолщениями на ушах. Странно.
И почти каждый день я ходила в комитет матерей, расположенный в каких-то трущобах рядом с кооперативным рынком. Там вывешивались списки погибших в Чечне. Искала на листочках с подслеповатым текстом фамилию племянника и страшно пугалась, если натыкалась на нее. Уф, переводила я дух – не Олег, а какой-то Вячеслав! Хотя – для кого-то он отнюдь не какой-то. Дай им Бог силы пережить это горе!
И вот, где-то через год, в конце февраля в мамину дверь кто-то позвонил. Открывает – Олег стоит! Грязный невероятно, на лице разводья – похоже от сажи. Глаза как у больной собаки, худые плечи по-старчески опущены.
«Пустите немытого бродягу в дом?» – без улыбки сказал он.
Мама, заплакав, втащила его в прихожую. Он, оставив у порога грязнючие ботинки и полинявший вещмешок, сразу прошел в ванную. Кидал там свою одежду в тазы и сразу замачивал. Мама позвонила мне, и я тут же примчалась. Вышел к нам Олег – в бабушкином фланелевом халате, ее шерстяных носках, с полотенцем на голове – и стал выставлять на стол гостинцы – свой сухой паек: тушенку, консервы, галеты. Мама, засунув все обратно, усадила его за стол. Олег вдруг спросил:
«А сладкого нет? Так соскучился! У нас ребята, как село займут, сладкое все искали – варенье там, сгущенку. Дети ж еще совсем».
Как выяснилось – Олег приехал на поезде (как его туда впустили такого грязного?) Только вчера, после очередной боевой операции, он случайно узнал, что еще две недели назад на него пришел приказ об увольнении в запас. Олег был в шоке: каждую секунду смерть стоит за плечом, а тут – недели! Обняв всех на прощание, он, как был грязный, ушел пешком – полями за восемь километров – в штаб. (Не стал машину брать – ребята и так устали). Высказал в штабе все, что о них думал. Командир непробиваемо возразил, мол, а с кем мне воевать прикажешь? Ты – хороший командир, где другого взять?
«А обо мне вы подумали? Я за это время мог тысячу раз погибнуть! Уже не слышу, как пули свистят!» – кричал он.
«Тебя ж пули не берут! – парировал командир. – Ты – заговоренный, все это знают».
Взбешенный Олег, не найдя больше слов, выправил документы и, даже не сменив грязное обмундирование, сел в поезд и махнул в Краснодар. Проспал всю дорогу на верхней полке, чтобы своим видом людей не пугать. Вышел на Краснодарский перрон как в другой мир. Ощущение, что еще не проснулся – как будто нет никакой войны.
Где был прежний пай-мальчик? Перед нами сидел усталый и надломленный человек, побывавший в аду. Он участвовал в захвате Грозного, осаде Президентского дворца. Видел смерть друзей. Был под шквальным огнем – своих и чужих. И все ж он был счастливчик: не единожды смерть выкашивала всех вокруг, а у него – ни одного ранения.
По маминой просьбе подъехал родственник, служивший в Афганистане, привез ему одежду. Побеседовав с Олегом, дал ему мудрый совет: не вспоминать о войне – легче восстановишь нервы, не пить – в водке нет защиты и облегчения, не искать виноватых. Их нет – так сложилась судьба.
«Радуйся, что ты жив остался! Смотри – вернулся с войны без единой царапины!» – сказал он. Эта фраза кое о чем мне напомнила.
«А скажи-ка, Олег, ты шлем черный носил? С наушниками?» – вмешалась я.
«Ну, да, было такое, – кивнул он. – Вы это к чему?»
Я рассказала, как мы с бабушкой по совету монахини каждый день крестили его. И что я видела его в этой странной штуке.
«Каждый день крестили? Я это чувствовал! Будто щит передо мной был. Не зря, значит, меня ребята заговоренным прозвали!» – проговорил Олег.
Он вынул из-за ворота оловянный крестик на шнурке и сказал:
«Вот этот простой крестик со мной всю войну прошел. К нам священник приезжал, раздал желающим. И я, не верующий до того, тоже крест надел. Когда смерть рядом, на многое начинаешь по-другому смотреть, в Бога верить. Особенно, столкнувшись с этими – исламистами, которые люто ненавидят православных. Некоторые ребята, совсем зеленые, попав в плен и отказавшись снять крест, жизнь свою отдали. Понимаете – жизнь?».
Вскоре Олег уехал домой. Брат сказал – ордена и медали, полученные им на чеченской войне, он так ни разу и не надел. Работает, двухкомнатную квартиру купил, машину хорошую. Однако, хотя ему уже 41 год, он так и не женился. Как и трое его друзей, прошедших чеченскую войну. Как мы его не подталкиваем, Олег говорит: «Одному лучше. Мир слишком жесток. Зачем своих детей отдавать ему на растерзание?»