Резкий порыв ветра пронесся над нашими головами, зашелестев листьями деревьев и заставив нас ближе подвинуться к костру. А потом он стих. Настала тишина – такая, как бывает только в горах. Даже речка, казалось, затихла. И тут раздался рык…
Совсем тихий, очень низкий и глухой, он словно бы шел отовсюду. Воздух вибрировал от этого звука, и внутри у меня всё затряслось. Казалось, тьма сгустилась от этого звука вокруг нас, воздух похолодел на несколько градусов, а костер начал гаснуть. Это не был рёв как у голодного медведя или тигра, наоборот, очень тихий звук, но очень пронзительный, и он всё не прекращался, всё длился. У обычного зверя давно бы иссяк воздух, и он перевел бы дыхание. У меня закружилась голова, мне вдруг показалось, что я падаю в какой-то черный колодец, и его стенки смыкаются надо мной, меня затянуло в ледяной водоворот паники, а рычание доносилось уже со дна колодца, к которому я стремительно и неумолимо приближалась.
Очнулась я от того, что кто-то больно давил мне на грудь в том месте, где сходятся ребра. Я ойкнула и зашевелилась. В глаза мне тотчас же лупанул яркий луч фонарика.
– Ты как? – спросил голос Игоря.
– Убери фонарик, – я замахала руками, закрываясь.
– Ой, прости, – луч угас. – Мы очень испугались. Как ты себя чувствуешь?
– Нормально, только больно вот здесь, – я попыталась сесть и показать рукой на то место на груди, где саднило.
– Ты вырубилась, и нам показалось, что ты перестаешь дышать. Я попытался делать тебе искусственное дыхание.
– Спасибо, – сказала я и села. Антон протянул мне кружку. – Что это было?
– Мы не знаем, – произнесла Маша. – Оно доносилось с того берега, откуда мы пришли.
– Жерди убрали?! – всполошилась я.
– Убрали, – кивнул Игорь. – Мы еще раньше с Антоном.
– Уф. Блин, стрёмно-то как! – я поежилась. Голова еще немного кружилась.
– Мы все перепугались, – сказал Антон. – Это еще страшнее, чем вчерашний вой.
Мы снова расселись вокруг костра, но говорить уже не хотелось, и мы молча смотрели, как языки пламени трепещут, отвоевывая у темноты маленькое пространство света. Кроме потрескивающих в костре поленьев других звуков не было вообще.
И вот он зазвучал снова – глухой, едва слышный рык, всё нараставший и нараставший. Он не делался громче, он просто раскатывался, подобно сыпучим камням на склоне, которые ускоряются, задевают друг друга и вовлекают в падение всё большую и большую массу, и невозможно остановить эту осыпь. Я стиснула зубы и посмотрела на остальных: лица их побелели. Игорь закатил глаза под самые веки и покачивался, Маша зажала голову руками, Антон нервно и слепо перебирал руками перед собой, словно пытаясь что-то найти, у Никиты приоткрылся рот, и из него потянулась тоненькая струйка слюны. Я стискивала в ладонях до боли кружку, чувствуя, как на меня накатывает тошнота и как я словно бы снова проваливаюсь в гудящий чёрный колодец. Но вот рука Игоря справа сжала моё запястье, и стало чуть легче, я отпустила кружку и нащупала плечо Антона. Только так, сжавшись, мы кое-как могли противостоять жуткой волне звуков.
Рык завершился на тонкой, пронзительной ноте, похожей на отрывистый вой. Мы вздрогнули, приходя в себя.
– Ну его в *опу, этот туризм, – прошептал Игорь так тихо, что “ж” превратилось в “ш”. Никита издал несколько булькающих звуков и на четвереньках пополз прочь от костра. На границе света его вырвало. Отдышавшись и вытерев рот, он согласно кивнул.
– Игорь прав, надо как-то отсюда выбираться.
– Никак, – покачал головой Антон.
– Что значит – никак?!!
– Это значит, что быстрее, чем по маршруту, мы к населенке не выйдем. Завтра к концу ходового дня мы должны выбраться к заброшенной деревне. Я думаю ночевать рядом с нею, рядом есть родник с очень вкусной водой. Оттуда уже идет широкая накатанная грунтовка. Послезавтра к обеду мы должны выйти к селу, откуда ходят автобусы. Ближе ничего нет. Либо возвращаться, но выйдет примерно столько же.
– Ты здесь раньше ходил?
– И ходил, и читал про эти места, но про такое никогда не слышал!
– Ага, потому что все, кто с этим сталкивался, уже никому не расскажут! – саркастично выдавил Ник.
– Но как же так? – вступила в разговор Маша. – Ведь это же центр России! Рядом с Москвой! И за два дня ни одной деревни?
– Ну, во-первых, деревень вокруг множество. Просто они нежилые, пустуют! Есть и ближе, но к ним выйти куда сложнее – прямых дорог нет (или мы их не знаем), а напролом, через бурелом, по азимуту, мы не два дня, а четыре будем плестись. Пойдемте в палатку!
Мы снова улеглись все вместе. Мне казалось, что этому походу не будет конца. Ветер то затихал, то снова налетал порывами и принимался кружить вокруг нашего ночного убежища. Несколько раз возобновлялось рычание, но мы зажимали ладонями уши, прятали головы в спальники. В какой-то момент я умудрилась заснуть, вернее будет сказать, просто отрубилась.
Проснулась я перед рассветом. Вокруг палатки царила тишина, нарушаемая только странными звуками. Точно что-то ожившее шелестело, шаркало и скреблось возле палатки. Я догадывалась, что это просто слабый ветер, но страх подсовывал мне совсем другие картины. Казалось, какие-то существа во множестве толкутся вокруг нашего лагеря, еле слышно ходят кругами. Мне представилось вдруг, что это ожившие останки туристов, ходивших тут до нас и растерзанных жутким зверем, месяцы и годы пролежавшие среди прелой листвы, гнилых стволов деревьев и в руслах давно высохших ручьев, а теперь поднятые из могил. В оборванной, болтающейся на костях одежде, с провалившимися глазами, выеденными губами, они пришли, чтобы забрать нас с собой. Я понимала, что накручиваю сама себя, но звуки снаружи были такими жуткими, что избавиться от этих мыслей не удавалось. А потом раздался вой. Он звучал тихо, издалека, но я была уверена – это то же самое чудовище (я не могла назвать его животным), которое выло прошлой ночью. Я снова с головой спряталась в спальник, чтобы не слышать и не думать ни о чем.
Заброшенная деревня “маячила” передо моим воображением как морковка, привязанная перед ослом на длинной палке. Странные звуки, преследовавшие нас две ночи подряд – сперва вой, а потом рычание – сильно повлияли на нас. Все были нервными, чуть что – препирались. Оказывается, не только я, а все плохо выспались, и даже у Антона был бледный вид. Кстати, о палках: перед выходом они с Игорем нарубили тонких жердей и сделали всем палки вроде трекинговых, чтобы, опираясь на них, легче было идти. Мы устали: с одной стороны эта спешка, с другой – нервы. Казалось, что мы в дурацком фильме ужасов, который никогда не окончится.
– Знаешь, – шепнула мне Маша в пути, – я бы хотела, чтобы мы встретили какого-нибудь человека уже. Лесника или охотника, или другую группу туристов. А то мне уже кажется, что мы остались одни на свете.
Я кивнула, у меня были сходные желания.
Погода, как назло, не заладилась с утра, было пасмурно, а к обеду и вовсе задождило. Мы шагали по размокшей тропе, у меня подтекал правый ботинок, и мир казался беспросветно тоскливым и пустым. Антон подбадривал нас, как мог, в основном с помощью карты, на которой он показывал то расстояние, которое нам осталось до деревни. Но карты были старые, еще советские. Мне доводилось слышать, что эти карты составлялись военными, и для сохранения секретности они искажали местоположение объектов. Антон несколько раз уточнял где мы находимся по разным приметам – холмикам, изгибам реки, и по его расчетам выходило, что до деревни осталось рукой подать. Но то ли он плохо ориентировался, то ли приметы устарели, но каждый километр для нас оборачивался двумя, а то и тремя.
Но ничто не длится вечно, и моё сердце взыграло, когда из-за деревьев показались серые крыши домов. Деревня была небольшая, вернее, от нее осталось совсем немного, около пяти дворов. Наша тропинка вильнула и уперлась в широкую грунтовую дорогу, которая проходила через всю деревню насквозь. В размокших колеях виднелись следы от протекторов – легковушки проезжали тут, видимо, каждую неделю.
Сама деревня казалась заброшенной очень давно: дома покосились, просели, многие зияли пустотой выбитых окон и дверей. На бывшем здании магазина – длинном и приземистом кирпичном “амбаре” – уцелел только кусок вывески с надписью “кооп” и тяжелый железный засов с ржавым замком поперек двери.
– Может, займем чей-нибудь дом? – предложил Ник. – Думаю, хозяева не обидятся.
Антон прикинул и кивнул. Мы выбрали маленькую избёнку, ближнюю с краю: она казалась целее других ставни и двери были закрыты и наглухо заколочены, но при помощи ножа удалось кое-как расковырять петли навесного замка, и гниловатая дверь поддалась.
Это была обычная крохотная “пятистенка”: тёмные сени имели два выхода, на улицу и во двор. Из них широкая, обитая одеялом дверь вела в единственную жилую комнату с печью. Печь, стол, пара лавок и тяжеленный табурет с прорезью в сиденье – вот и вся обстановка. Во дворе мы развели костер. Игорь нашел даже несколько кусков угля, а Никита с Антоном натаскали в избу ольховых веток и лапника, чтобы мягче было спать. Настроение у всех было приподнятое. Считай из леса выбрались, есть дорога – значит, до цивилизации рукой подать, завтра будем уже среди людей. На радостях потирая руки, Антон произнес:
– Ну, Ник, доставай тушенку!
Никита тряхнул рюкзак, и вместе с банками, сменными носками и прочим туристическим скарбом из него выпал… нож. Тот самый нож с наборной рукояткой, с которого начались наши злоключения.
(продолжение следует)