Зазыв на покойника

Хочу вам рассказать один удивительный случай. Было это 18 лет тому назад. После распределения я попал в далёкий маленький городок. Мне выделили общежитие, где у меня украли все мои вещи, и я возненавидел общежитие и стал искать съёмную комнату или какое-либо другое жильё.

Мне повезло. Одна бабушка пустила меня на постой с условием, что буду колоть дрова, копать огород, одним словом, помогать по хозяйству. После беспорядка в общежитии этот домик показался мне настоящим раем. Везде висели вышивки и лежали цветные половички. И моя хозяйка была доброй и весёлой старушкой. После работы я приходил к накрытому столу, и мы с ней пили чай с клубничным вареньем.

Мы с ней очень подружились. Моя хозяйка жила одна, у неё не было родных, и она сильно привязалась ко мне. Приходя с работы, я рассказывал ей все свои нехитрые новости. Жаловался ей на то, что начальство не платит обещанных денег, зато загружает работой, которую я вообще не обязан был выполнять. Больше всего меня доставал Кузьма Петрович, мой непосредственный начальник, человек пьющий, грубый и необязательный.

Однажды я пришёл с работы сильно расстроенный. Моя хозяйка стала меня расспрашивать, что произошло. И я ей заявил, что хочу уволиться и уехать домой, так как у меня нет больше сил переносить этот произвол. Но хозяйка сказала.

– Не горячись. Сегодня ты в подчинении, а завтра сам будешь начальником.

Я воспринял её слова как утешение, решив про себя, что завтра же напишу заявление об уходе.

Ночью я проснулся от монотонного разговора, как будто бы кто-то в соседней комнате вполголоса читал стихи. Я прислушался, но ничего, кроме повторявшихся слов: приди, приди, помоги – не понял. Потом мне в голову пришла мысль, что это моя хозяйка молится. И с этой мыслью я перевернулся на другой бок и уснул.

В обед меня пригласили к директору, и я узнал новость. Ночью умер мой непосредственный начальник, и на его место ставят меня, молодого специалиста.

Вечером я гордо сообщил хозяйке о своём назначении. По улыбке и поведению моей хозяйки мне показалось, что она это уже знала. Таким загадочным, хитрым и довольным было в тот момент её лицо. Но я не стал ничего говорить.

Под Новый год мне пришло из моего родного города письмо. Моя девушка сообщала мне о том, что больше не хочет быть одна, что у неё даже уже есть другой парень. Она просила прощения за то, что оказалась слабей, чем я надеялся. Писала, что скоро будет свадьба.

Я страдал, и этого нельзя было скрыть. Узнав о моём горе, моя хозяйка сказала:

– Придёт к тебе, как миленькая, вот увидишь!

И снова я проснулся от ритмичной, приглушённой речи. Любопытство подняло меня с постели, и я потихоньку подошёл к двери Кирилловны. В щелку мне было видно, как она высунулась в открытое окно, и, протянув в темноту руки, то ли кого-то явно звала, то ли с кем-то невидимым говорила. Выглядело это неприятно и странно, будто бы пьяный человек бубнит себе под нос стихи или песню без музыки. Она раскачивалась из стороны в сторону, и её рук не было видно в темноте окна.

На другой день мне пришла телеграмма с сообщением, что моя любимая едет ко мне, и просьба, чтобы я её встретил.

Прочтя телеграмму, я задумался. Как так может быть: вчера я прочитал письмо Гали о нашем разрыве, а сегодня она выехала ко мне, чтобы быть моей женой.

Я стал об этом говорить со своей хозяйкой, так как мне больше не с кем было обсудить то, что произошло. К тому же я ей должен был сообщить, что у неё на квартире будет жить не один человек, а семья. В душе я тревожился, что ей может не понравиться эта новость, и тогда у меня возникнет проблема с жильём. Но она будто знала то, о чём я собирался ей рассказать.

– Ты только будь таким, каким был до женитьбы. Я ведь считаю тебя своим сыном, – сказала она, вытирая руками слёзы.

Через четыре дня мы сидели за столом уже втроём. С большим любопытством хозяйка разглядывала мою Галину. Она как будто хотела получить ответ на вопрос: не зря ли она позволила оказаться в своём доме этой девице? И не нарушит ли она наш идеальный добрососедский союз?

Но всё было хорошо: и ей, и нам с ней.

Галка моя всё перемыла, побелила и своими руками сшила хозяйке новый халат.

Через девять месяцев Галю повезли в роддом. Врач мне сказал, что ребёнок у неё лежит поперёк, не так, как положено для нормальных родов. Я не мог уйти из больницы. По разговорам и лицам врачей мне было ясно, что Галина может погибнуть, а у них не было наркоза, чтобы провести срочную операцию. Галя мучилась, и ей не помогали лекарства. А более сильных лекарств у них либо не было, или же их было вредно давать Галине. Теперь я этого уже точно не могу вспомнить. Помню только, что возле больницы вдруг оказалась моя хозяйка. Она буквально за руку увела меня домой. А дома она сказала:

– Я могу сделать так, чтобы Галя и твой ребёнок жили. Но сейчас идёт Великий пост, а в пост нельзя вызывать мёртвых. Они могут и меня к себе забрать, а я, хоть и старая, а жить хочу.

Я взглянул на хозяйку, и у меня мелькнула мысль, что она чуток не в себе, если говорит такие вещи. Глядя, как я переживаю, она, тяжело вздыхая, пошла к себе в комнату. И я снова, как и тогда, услышал её однообразное бормотание. Я напряг слух, и из этих складных слов сложилась какая-то странная мольба. Смысл был в том, что моя хозяйка просила мёртвую душу выйти из мёртвого царства и сделать то, о чём она просит.

На какой-то миг мне стало страшно до безумия, и я не выдержал и посреди ночи пошёл в роддом. Когда я туда пришёл, ко мне вышел врач и сказал, что я должен благодарить Бога. Именно тогда, когда они уже решили, что её теряют, плод задвигался и принял правильное положение. Моя жена и сын были спасены. Счастью моему не было конца.

Я поехал на попутке домой и, к своему ужасу, обнаружил труп своей хозяйки. Она лежала там же, у открытого окна, губы у неё были искусаны в кровь, словно напоследок ей пришлось испытать невыносимые, адские муки.