Получеловек

История эта случилась с матерью моей подруги Маринки. Той самой тёть Валей, которая никак не хотела выкидывать трельяж и диван, на котором умерла её свекровь, Маринкина бабушка. Кто читал, тот поймёт, о чём это я.
Апрель. 1975 год. Тёте Вале было 19 лет, и она вот-вот должна была родить своего первенца – Маринкиного старшего брата. Городок, а, вернее, городишко, был затерян среди степей Северного Казахстана. Население, состоявшее из ссыльных, бывших политзаключённых и пленных немцев, обитало в полуцивилизованных условиях. Роддом, в котором предстояли роды – постройка барачного типа с медперсоналом в полторы акушерки. Условия, честно сказать, военно-полевые.
Тётя Валя редко заводила разговоры, больше предпочитая изучать собеседника внимательным взглядом. С Маринкой и со мной – так ещё реже, в основном это были Ц.У. (ценные указания). Не знаю, что нашло в тот день на подружкину маму, только, ни с того ни с сего, она поведала нам эту историю. С застывшим взглядом на напряжённом лице, абсолютно монотонным голосом, начала она свой рассказ.

Дальше от первого лица.

Родила я мальчишку в четыре килограмма весом. От счастья, что наконец всё закончилось, хотелось петь и кричать. Ну, хотя бы поделиться с кем-то своей радостью, поговорить. Но поговорить было не с кем: медперсонал внимание на рожениц не обращал, а единственная соседка по палате была в горе. Роды были тяжёлыми, ребёночек был на грани жизни и смерти и общаться ни с кем та женщина не хотела. Весь день лежала на кровати лицом к стене. Находиться целый день с убитым горем человеком очень трудно, особенно, когда у тебя всё замечательно, и ты так и светишься от счастья. Единственным выходом были прогулки по коридору туда и обратно. Чем я и занималась с утра до вечера.
Гуляя так однажды по коридору, я увидела, как привезли молодую беременную женщину. Она так ужасно с завываниями кричала, что у меня свело низ живота от страха. Женщину сразу отправили в родовую.
Я продолжала слоняться по коридору, а крики так и не прекращались. Очень мне хотелось посмотреть и послушать, что же там происходит, но я боялась получить “по шапке” от медсестёр.
Вдруг из родовой выскочила акушерка и понеслась в комнату, где обычно находились работники роддома. Ещё через минуту в родовой собрался весь персонал. Поняв, что теперь никто меня не увидит, я полуползком добралась до родовой палаты.
Дверь была плотно закрыта, зато была большая замочная скважина, в которую я и стала наблюдать.
Медики столпились вокруг роженицы, и я не видела ничего, только их спины в белых халатах. Потом раздался затяжной крик с надрывом, и я увидела, как акушерка падает в обморок. В ту же секунду вверх взметнулись чьи-то руки, перехватив из рук падающей акушерки ребёнка…
И тут я увидела ЭТО: ребёночек с козлиными, покрытыми серой шёрсткой ножками. С копытками.
Невольно из моей груди вырвался крик, и я почувствовала, что куда-то проваливаюсь.

Тётю Валю нашли за дверью родовой в глубоком обмороке. Она попыталась задать вопросы о ребёнке с козлиными ногами, но ей быстро закрыли рот, пригрозив “жёлтой” карточкой (так у нас говорили о сумасшедших: человек с жёлтой карточкой). А потом, в срочном порядке, Маринкину маму выписали домой.
Не знаю, связано это как-то со всей этой историей или нет, но сразу после выписки у тёти Вали стремительно стало падать зрение. Из идеального, оно упало до минус пяти.
Тётя Валя потом долгое время мучилась ночными кошмарами, в которых ей снились маленькие козлиные ножки с копытками.