Деревенские были. Почтальонша

Над деревней уже третьи сутки подряд висела низкая свинцовая туча. Точно так однажды мой мелкий пакостник, кот Кузька, распластался над клеткой с желтой канарейкой. Он буквально расплющился, натянув свою мохнатую тушку на полукруглый купол клетки, раскинув все четыре конечности в стороны. Наглый котяра отчаянно барабанил двумя передними лапами по железным прутьям, пытаясь выцарапать птичку. И эта черная туча, подобно наглому коту, распласталась, нависла над деревней и ее окрестностями. Я чувствовала себя той несчастной канарейкой, запертой в клетке. Мелкий дождь залил за три дня всю округу, и из дома мне было запрещено выходить строго-настрого. Я слонялась по огромной темной избе, изнывая от безделья. Но высшие силы сжалились надо мной. Именно в такие дни можно было разговорить бабулю на истории. Достаточно подкинуть идейку, чтобы бабушкина витиеватая речь лилась и лилась, а мы слушали с благоговейным трепетом.
На этот раз идейка была так себе, без заковырки. Попросили бабулю припомнить, что страшного происходило по деревням в дни ее молодости и чего люди боялись пуще смерти? Маньяков тогда не водилось, из-за грошовых пенсий и ценных орденов никто стариков не калечил и не убивал. Самым страшным тогда была… встреча с нечистью. Дом – это дом, почти как в той пословице – моя крепость. Но как нечисть на дороге распознать? Ведь в настоящем облике она особо-то не разгуливала! Вот и пропадали несведущие люди почем зря. Хорошо, если удавалось живым выбраться. Эта история приключилась уже после Великой Отечественной.
«В соседнем селе Б***, – рассказывала бабуля, – почтальонша была. Детки в деревнях повырастали, разлетелись кто куда. Даже моих взять: Санька в армии, Клавдия в Симферополь подалась, Люба в Ленинграде осела, Толик – тот военный человек, по каким-то гарнизонам все. Вот письмами и жили. Я не одна такая, все в деревне так. Тащит, бывало, почтальонша суму свою неподъемную, упирается: то на горбу, то на брюхе несет. Принесет весточку от деток, а ты и рада!
Однажды та почтальонша набила свою сумку на станции, где почту «расфасовывали», и понесла людям долгожданные весточки раздавать. Лето жаркое выдалось. Солнце жарит, как вон из печи, а она, знай себе, идет: ноги молодые, крепкие. На полпути телега ее догнала. Дядька на телеге чернявый, на цыгана похожий. Глазом подмигнул: «Садись, молодая! Далёко тебе?» – «В Б***, почту несу». Дорога одна от станции была. Кто б ни пошел – все попутчик, а уж если не на своих двоих, а на телеге или тракторе – считай, повезло. Почтальонша плюхнулась на телегу, сумку на колени водрузила, да так и подумала: «Счастье привалило!».
Едут, поговаривают о том, о сем. Мужик разговорчивый попался. Сначала поспрашивал о колхозе, потом байки травить начал. Почтальонша-то его никак не признала. Странное дело! Уж своих она и по именам, и по фамилиям знала: кто какого роду-племени, кто кому сват или брат приходится (работа такая!), а этого мужика в первый раз видела. Все хотела спросить: “Чьих ты будешь, дядька?”, да мужик болтливый, все бу-бу-бу да бу-бу-бу. Неудобно перебивать.
Солнце высоко. Дядька лошаденку не погоняет шибко, чтоб совсем не уморилась животинка, а почтальоншу стало от жары в сон клонить. Сидит она, в сумку вцепилась, и под монотонный гул мужика да от качки по колдобинам стали глаза ее слипаться, и сморилась баба совсем.
Прикорнула вроде на минутку, а, может, и наяву все продолжалось – так и не поняла: едет она на той же телеге, мужик оборачивается вдруг, смотрит так задорно, улыбается во весь рот, зубы белые скалит. А тетка возьми и скажи: «Господи, что-то не приедем никак!». Дернулась телега и… проснулась почтальонша.
На улице далеко не день уже: солнце к закату клонится. Поморгала тетка сонно, глядь, а телеги и нет вовсе. Сидит она на огромном пне у леса, сумку свою к груди прижимает. Впереди поле колышется, а место незнакомое! Вскочила почтальонша – и полем, полем бегом. «Как же так, – думает, – ведь уснула на минутку, только глаза закрыла! Где мужик-то с лошадью?»
На силу дорогу нашла. Пока суд да дело, смекнула, что нечистый ее завез, посмеяться решил над бабой. Как узнала, куда ее черт прокатил, подивилась: лошаденка плелась, как черепаха, а оказалась тетка верст за двадцать в стороне!».
Вот такие истории бабуля нам выдавала. Да, боялись жители глухих деревень нечисти больше смерти.