Болотная нежить

С болотной нежитью я имела дело дважды лет 30 назад на торфяниках, когда мы поехали с мужем на рыбалку с ночёвкой. Это было под Ригой в местечке Смарде. Сейчас там уже пару лет как положены дорожки, сделано что-то вроде природного парка, народ гуляет, а тогда это было очень глухое место, почти полтора часа от Риги электричкой, а потом ещё несколько километров пешком — сначала через лес, а потом начинались бывшие торфяные карьеры. Это не совсем болото, скорее торфяники, где растут чахлые деревца, морошка и какого-то невероятного цвета мох — ядовито оранжевый с ядовито зелёным — никогда и нигде больше подобного не видела.

По дороге — один-единственный хутор, больше на километры вокруг жилья нет. В лесу, бывало, и машины угнанные перекрашивали, и с должниками «по душам» беседовали, а на торфяниках только рыбаки, и то очень редко бывали. До войны там добывали торф. В Латвии, где ресурсов нет, это было отличное и дешёвое топливо. Вырезали прямоугольники где-то 30х10 метров и выбирали торф. Между отдельными ямами оставляли перемычки шириной пару метров. Ям этих было много, а чуть дальше — настоящее торфяное болото с топкими местами, с лужами стоячей воды. После войны торф больше не добывали, эти прямоугольные ямы заполнились до самого края водой. Где-то метр вода, а глубже — торфяная жижа, шест трехметровый легко уходил в неё до конца. Откуда там взялась рыба — не знаю, но щуки ловились сказочные. И самый берег — тоже мокрый, консистенции каши, торф — кошку не выдержит.

После работы приехали туда на электричке, поставили палатку около деревьев, где посуше, летом темнеет поздно, но уже темнело. В темноте не порыбачишь — свалиться в жидкий торф — поминай как звали. Решили лечь спать, на рассвете ловить. И тут начало скрести по стенам палатки. То по дереву стучит прямо как дятел, только вот спят дятлы ночью, то как когтями по стенке палатки скребет, легонько так, то с одной стороны, то с другой. То будто чмокает кто, то вздыхает, тяжело так. Мы несколько раз выскакивали, фонарём вокруг светили — нет никого, и спрятаться там негде — ни бугорка, ни кустов.

А утром пошли к воде — а на жидком торфе, который и утку-то не выдержит — следы босых ножек, детские следы, ребёнка лет пяти, выходящие ИЗ трясины. И ведь должны следы были расплыться, а эти чёткие такие, будто не на торфе мокром, а на гипсе. Испугались мы, конечно, но ездили туда ещё не раз, но никогда больше с ночёвкой.

А второй случай был пару лет спустя: любимый муж меня предал, я была настолько в отчаянии, что решила утопиться в одном из торфяных карьеров. Сейчас я, конечно, понимаю, как это было глупо, но тогда это казалось мне единственным выходом. Я поехала специально на последней электричке, чтобы никого не встретить по дороге, никого, кто мог бы мне помешать. А уж выбраться из трясины у меня при всем желании шансов не будет. Поздняя осень, темнота, холод, луна немного освещает дорогу. Я вышла к торфяникам, и вдруг прямо ниоткуда на меня выбежала громадная чёрная собака. Она была похожа на сгусток темноты, чернее темноты, а по контуру как бы золотистые иголочки и лунного цвета глаза. Встреть я дикого зверя, бандитов с ножом — я бы в моем тогдашнем состоянии обрадовалась. Но такое… Я потеряла сознание. Когда я очнулась, около меня стояла женщина. По одежде и фигуре я подумала, что это местная крестьянка. Лицо её я не видела, только ярко оранжевый платок и зелёное пальто. Она сказала: «Иди отсюда. Мы тебя не хотим.» Я не слышала голос, слова как бы ударяли меня прямо в мозг. Я поднялась и как автомат пошла обратно на станцию. Почему-то почти сразу подошёл поезд, хотя последняя электричка должна была уйти несколько часов назад. И только утром я в ужасе поняла, что никаких крестьянок осенней ночью на торфяниках быть не может и увидеть яркие краски её одежды при слабом свете луны я, конечно же, не могла. Яркий оранжевый и яркий зелёный — как цвет мха на болотах.

Больше я в тех местах никогда не была…