Когда моей бабушке было 16 лет, жила она с родителями в одной из красивейших местностей Правобережья. Село было большое, в послевоенные годы, несмотря на все усилия власти, в селе все еще работала церковь. По воскресеньям да в большие праздники все женское население старшего возраста, да и многие молодые ходили в церковь. Закончилась война, и вся невысказанная тоска по погибшим родным выливалась в молитвах и умиротворенных слезах.
Мужчин в селе почти не осталось, поэтому даже совсем не красавцы были на вес золота. И вот нам рассказывала она: Первый парень на селе Илья не давал покоя всем девкам. Не знаю, как он заприметил меня, но стала я замечать, что при выходе из церкви, отстав от матери, он поджидал, когда я выйду, отмахиваясь на все боки от назойливого щебетанья девчат. На Троицын день на вечерней службе в церкви, опустившись на колени рядом со мной для земного поклонения Господу Богу, шепнул: «Как стемнеет, приходи к вербе возле речки».
Сердце от радости чуть не выскочило, ведь он тоже мне нравился. Мама моя была очень набожной женщиной и воспитывала меня в строгих правилах женского поведения. Поэтому бросаться сразу по первому зову я не могла себе позволить. А по селу уже трезвонили молодухи: «Напала хворь на Илька или порча, потерянный стал какой-то! Ходит, бродит вечером возле вербы. Уж, как ни манит его Домаха, давно засидевшаяся в девках, рослая, белобрысая, работящая за двоих в поле да возле скотины, нет ему дела до нее».
На Купальские праздники с венками и кострами Илья, выловив из речки мой венок, сказал: «Жди сватов на субботу!» Уже светало, когда мы возвращались домой по пустынной дороге, несмело держась за руки. Вдруг в абсолютном безветрии поднялся недалеко от нас воздушный вихрь, был он каким-то неистовым, почти черным, несло от него ледяным холодом. Окаменев, забыв от испуга даже перекреститься, смотрела я вперед. Поравнявшись с нами, вихрь исчез внезапно, как и появился, только злобно мяукнув, между ногами пробежала черная кошка. Ошарашенные, молча дошли до околицы села, даже не попрощавшись.
Сватов от Ильи я так и не дождалась, женился он вскоре на Домахе. А у меня сердце словно окаменело, перестало чувствовать и боль, и радость. И только смерть матери вывела меня из этого «столбняка», я начала плакать, а любить так и не научилась. Вскоре судьба забросила меня на Донбасс, я взяла на воспитание годовалую дочку (твою маму), моей трагически погибшей в шахте землячки.
На свою родину я так больше и не попала. А Илья хмурый днями бродил по селу, а напившись, кричал на все село: «Домаха ведьма, черная кошка!» Пьяные выходки мужа она недолго терпела ив сердцах сказала: «Чтоб тебе мой кусок поперек горла стал». Как раз в этот момент, обедая за столом, Илько ел пироги, приготовленные женой, и в ту же минуту поперхнувшись, больше не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть. Так и скончался за столом с куском пирога. А Домаха, потеряв мужа, сама сделалась последней пьяницей и разгульной женщиной, да так и сгинула, замерзшая ноябрьской холодной ночью на улице. Видать после очередной гулянки не донесли ее ноги до добротной хаты с пуховыми перинами, а уложилась спать на обочине дороги.
А совсем недавно соседка забрала из деревни свою 90-летнюю матушку. Мы подружились с бабушкой Ариной, ростовской казачкой. Рассказав ей свою историю, бабушка дала мне такой старинный совет. «Детка, – сказала она, – нечистая сила любит смотреть в глаза, так как глаза лучше всего выдают испуг. А твой испуг придает ей силу. Надо тебе было закрыть глаза, осеняя себя православным крестом, сплюнуть через левое плечо и так сделать три раза, держа при этом в кармане или в рукаве левую руку, свернутую в кукиш, нечистая сила не могла бы тебя взять». И еще сказала она: «Никогда не желай людям зла, что пожелаешь, то и к тебе оборотится. Даже тот, кто наводит на людей черную порчу, сам же потом от нее и сгинет». После этого при встрече с любой кошкой, даже совсем не черной, когда она переходит дорогу, я вспоминаю совет ростовской казачки, и все складывается удачно, потому что выполняю все по ее совету.