Гидрометцентр нервно курит

Быль.
Рассказана моим хорошим знакомым. Одно время пытался быть моим кавалером, – не стала его мучить, – завернула сразу.
Место – Москва.
Время – 1986 год, 3 мая. Суббота.
Рассказ от первого лица. Имена и фимилии изменены, хоть герои и разрешили опубликовать свою историю.
Аранжировка – моя.
Незадачливого кавалера звали Алексей. После того, как я ему указала верное направление движения, он пообижался, с недельку, и вновь вышел на люди. Попивая пенный напиток у ларька, он многозначительно провожал меня взглядом (почему-то жгло пониже спины, там где поясница преходит в следующую часть), при этом небрежно втолковывая что-то своим приятелям. Иногда раздавался свист или хихиканье. Дней через несколько, мальчик остыл и раскрепостив свой взгляд, заметил девушку из соседнего двора – Алефтину. Ничего себе конфетка. И обложка подходящая. Долго ли, коротко, а через три месяца, поняв, что его подруга в тягости Алексей решил на ней жениться. Поступок правильный. Чувство друг к другу у них было, оба совершеннолетние, у Лешки – только мама (папы нет), а Алефтина (Аллочка, как мы ее звали), вообще жила в собственной квартире. Родители ее померли. Отец погиб на работе лет за шесть до описываемых событий, а мама – за четыре месяца. Правда, она своему суженому об этом сказала лишь за неделю до свадьбы.
Честно: свадьба удалась. Мать и родственники Алексея и родня Аллы сделали все, чтоб детям было весело, счастливо и не стыдно перед другими. Конечно, невеста уже была беременна (вроде не совсем правильно), но что тут сделаешь? Безусловно, заехали молодые и на погост, положили цветы на могилы отца и матери невесты. Девушка всплакнула: как жаль, мама, что ты не видишь, какая я счастливая. Не поверите: я была подружкой невесты на свадьбе. Надо отдать должное Леше: он вел себя верно. Я даже удивилась и слегка (совсем мимолетно) огорчилась: ну ни взгляда! Блин! Целовались они очень хорошо. Красиво. Приятно. Это надо видеть и чувствовать – любовь. Словами не скажешь, в песнях не споешь. Прошло пол-года. Родился у них сынишка. Александр. Вся семья на букву “А”. Шутили и гости, пришедшие поздравить и хозяева.
Далее со слов Алексея (запись стенографическая):
В то время я работал на мебельном комбинате №1, наладчиком. Пришел, значит, в пятницу домой, включил телевизор. Футбол идет. Устал, переоделся в домашнее, супруга чай накрыла -заморить червячка до ужина. Погудел с сынишкой и к чаю, дабы не остыл. Одним глазом на экран (звук приглушил – Сашка уснул), другим на малыша: точно спит ли? Тетя Алла принесла, как обычно, на выбор: пару кусочков хлеба, маслице, варенье и пирожок с картошкой. Мол, хочешь – свежий пирожок, а нет, так делай бутерброд, да мажь вареньем. Или вприкуску. Как хошь. Ну, футбол, сама знаешь, какая штука – не приметил я, как стал макать свой надкусанный пирожок в варенье. Игра же идет! Тут слышу, кто-то так ехидно смеется: ну-ну. Я обернулся. Моя жена никогда так гаденько не посмеивалась. И голос не ее. Точно! Гляжу – стоит некий придурок, недомерок. В плаще с капюшоном, как у монахов, подпоясанный вервью. Рожа карлика и нос – носище! Сантиметров восемь! На носу горбинка и на спине горб. Смотрит на меня, урод, и зубы скалит! Не хочу при детях сквернословить, но я тут (дядя Леша смешно озирается по сторонам), как взял тапок, как замахнулся, думал – убью! А этой дряни уже нет. Краем глаза замечаю: плащ его мелькнул в окне (приоткрыто было). Выглянул я – под окном цветник же. Баба Маша (соседка с первого этажа) поливает каждый день. Земля влажная. С моего-то, третьего, точно поломает все цветы ей. Знаешь – ни следа. Вроде как я сам у себя дурак получился. Жена вошла: я стою у окна, в трусах, в одной руке пол-пирожка, в другой тапок. Пирожок, тапок и я вымазаны вареньем. (Арьяна смеется: дядь Лешь, ну и что она вам сказала?) Что ты тут скажешь? Спросила: чай попил? Закончишь – лицо умой. А я пытаюсь одновременно и ей как-то объяснить и, зачем-то, одеть этот тапок на ногу. Алефтина орет: не смей уделать ковер! Стой, не шевелись! Даже Санька открыл глазки, посмотрел и снова уснул. Пришел я в себя. Не знаю чем футбол закончился. Не говорили боле об этом. Ночь прошла спокойно. Следующий день хлопотливый: нало успеть все сделать, дабы освободить себе воскресение. Управились к обеду. Решили вздремнуть. Обнялись и захрапели. (Тетя Алла тут говорит: это ты у нас храпишь) Ладно. Ну да. Вдруг я просыпаюсь – резко, будто меня включили. А смотрю на Сшкину люльку. Возле нее, склонившись над ребенком, стоит привидение. Как в кино: белое, длинные волосы и платье длинное. Вся просвечивается насквозь. Я испугался. Молодой, здоровый, в армии в десанте служил, а тут – как щенок. И на жену оглядываюсь. Она у стены спит. Так вот: тоже сидит на кровати, ТАК ЖЕ, как и я, и смотрит в ту же сторону! Оборачиваюсь к ребенку – уже никого нет. С ума сходят поодиночке. А нас двое – группа. Трясясь (внутренне) применяю военную хитрость, спрашиваю: ну, и кто это был? Только отвечай сразу, не раздумывая. Алефтина: моя мама. А я тоже так подумал, как только увидел эту женщину, но вслух ничего не говорил. Я пошел включить свет. В пятом часу дня (!), в конце апреля (!), я включил свет! Нам было не просто страшно. Что делать? Почти не спали. В воскресенье настроения нет, все из рук валиться. Ночью опять почти не спали. В понедельник пошел на работу, сама понимаешь, какой. Бабушку твою встретил, в обеденный перерыв. Знаю же, что и мать ее и сама, чего-то там снимают-добавляют. Все бабы в округе у нее толкутся. И еще приезжают. Говорю: Марь, подскажи. Поведал все, что сам видел. Она научила: сделай, говорит пирог (особый, не для людей), дала рецепт. Сготовит пусть супруга своими руками. Снесите на погост. И конфет дешевых возьми – отдашь детям. Я в ту пору неуяснил, каким детям конфеты, но все сделал. Тетя Алла испекла пирог, я сделал палочку, купил конфет. Оделись нарядно и на следующую субботу (3 мая) поехали на кладбище. Погода – чудо: свежий воздух, тепло, солнышко так и ласкает. Цветы, думаю, куплю у остановки. Там всегда какая-то бабулька сидела, торговала. От дома до автобуса – три минуты ходу. Ты знаешь.
Вышли мы с тетей Аллой. Как ливанет! Елки-палки! Мы во всем летнем уже, а он еще и холодный, как рано по весне. Бегом! Добежали за минуту – нитки сухой не было. Но обратно я идти не привык. Сашку оставили на тетю Стеллу (двоюродная сестра тети Аллы), так что мы были более-менее свободны. Правда Сашу надо было кормить (грудью), но время у нас было. Все расчитали. Купил цветы. Сели в автобус. Погода – как в сказке. Что интересно: туча прошла только над тем спальным районом, где был наш дом. Дальше асфальт сухой. Через минут двадцать пять прибыли на место. Я всегда подаю руку жене, из транспорта, ты знаешь. Так вот, я вышел и как обычно (дядя Леша изображает, как он подает руку). И тут, как бы тебе это сказать приличней, снова ливень. И такой же, гад холодный. Я на улице, уже мокрый, а жена еще в автобусе и пока подсохшая. Сдергиваю ее с подножки и бежим к остановке, под крышу – переждать. Нет крыши. Просто нет. Рама от остановки есть, крыши – нет. От остановки до погоста минут пять неспешной ходьбы, чтоб добраться до могилки ее матери – еще минуть десять плутать. Конечно, бегом, оно быстрее. Но вся соль вот в чем: пирог этот я должен был передать первому встречному на кладбище и еще конфеты неким детишкам. Ну вот ты скажи мне, по совести, кто может быть на погосте, если за пол-часа до нашего приезда там прошел короткий ливень, а с нашим приездом опять?! Да все люди разбегутся! Кому отдавать? Самому жрать, чтоли? Вперемежку с конфетами. В общем, бегу на погост, тащу за собой свою половину, она еще каблуки обула. Чтоб я мучался больше. Со стороны смотреть – обоих в Кащенко (известная в Момкве психбольница). Добираемся до могилки, выворачиваю я из могилы камень, вбиваю в ноги колышек, шепчу чего сказали, впечатываю обратно его в могильную грязь (все под холодным ливнем) и забрав пакет с пирогом и конфетами, оставляя жену в “гостях” у покойницы, бегу на центральную аллейку кладбища причитая про себя: только бы попался хоть кто-нибудь. Даже сторож. Бомж. Алкаш. Все равно. А поскольку, пока мы бежали туда я ни одного человека не видел, то причитал я от души. От всего сердца. Выбегаю на аллейку – НИКОГО! Думаю – на остановку! Там оставалась пожилая женщина, под зонтом (!), когда мы приехали. Вдруг еще не успела уехать? Только собрался повернуть (уже плечи сорентировал), как вижу – из самой глубины кладбища – старого места, несутся во всю прыть четверо: муж, жена и двое детей, трех и семи лет, примерно. Младшую мать на руках держит. Я – к ним. Люди добрые, не откажите, возьмите (тут я сказал чего научили), и детишкам, вот, конфетки. Они взяли. Молча. _ Благодарствую. – Сам развернулся и побежал к жене. Все это произошло за время менее минуты, потому как, когда я вернулся, Алефтина мне говорит: ну иди уже, чего топчешься. Может застанешь хоть на остановке кого. А ведь добираться до аллейки минуты три и назад столько же. А еще поговорить? Говорю ей : уже. – Хватаю за руку и тут… ливень стал.
Солнце. С деревьев каплет. Мы посиневшие от холодного дождя смотрим друг на друга.
Но боле – не приходила. И ребеночек спал спокойно.
Конец стенограммы.