Ещё пара случаев из моей жизни. На мой взгляд, забавных. А вы решайте сами.
1) Мой племянник
Как-то я читала в одной шизотерической книжке, что если у вас большие эмоциональные проблемы с родственниками по женской линии, то родить девочку будет трудно. А если у вас проблемы с мужской частью родни, забудьте о сыновьях. Мне это казалось бредом, ведь пол ребёнка определяется семенем мужа. Оказалось, не всегда.
Моя сестра хотела ребёнка. У неё уже была попытка родить, окончившаяся выкидышем, из-за чего она сильно переживала. К сожалению, потеря ребёнка — это не то событие, которое помогает бросить пить.
Я приехала к ней в начале апреля восемь лет назад. Она была «в своём репертуаре». Мы часто сидели на кухне и болтали, сестра медленно накачивалась до бессознательного состояния. В тот вечер речь зашла об отце.
Надо сказать, родители годами не желали знать, что она пила. Попытки «открыть глаза» воспринимались как «позорная клевета на нашего ангела», а мой имидж «позора семьи» только разрастался. Но правда — штука упрямая. Когда сеструха впервые пришла домой «на бровях» и закатила пьяную истерику, шок был чудовищный. В течении пары месяцев это повторялось несколько раз. В результате отец в сердцах пожелал ей сдохнуть, а сестра перестала с ним разговаривать и переехала к жениху. Между ними поселилась горечь, которая тянулась годами, и это притом, что сестра типичная «папина дочка».
В тот вечер она приняла на душу пару литров портера и вдруг начала рыдать, что отец её никогда не любил и вообще не желал её рождения. Дескать, он требовал от матери сделать аборт. Собственно, это была правда — но только половина её. Честно, если бы мне было лет пятнадцать, то я бы прыгала от счастья, потому что тогда я «принцессу» не выносила. Но я уже не подросток и понимала, что она зациклилась на своём личном понимании ситуации, причём обидном и жестоком.
Клин клином вышибают. И я сказала ей, что она дура. Потому что никто не протестовал против неё как ребёнка. Мать рожала меня в 32 года и чуть не умерла. А сестра родилась, когда матери было 37. Между мной и ею было два аборта «по медицинским показаниям». Сестра, на момент зачатия, ещё не существовала. Она была только каплей, чистой потенциальностью, которая ещё неизвестно, родится или нет, зато угроза умереть и оставить ребёнка (т.е. меня) без матери была реальной.
Мать играла в русскую рулетку с собственным организмом. Вся её уверенность в благополучном исходе основывалась только на вере в тот самый голос, который произнёс, что у неё будут «две девочки». Разумеется, что отец протестовал. И не только он, вся родня у виска пальцем крутила. Зато, когда сестра родилась, кто больше всех с ней возился и нянчился?
Моя жёсткая отповедь сестру ошарашила. С неё на миг слетело почти всё опьянение, вместе со злостью на отца. Она вытаращилась на меня протрезвевшими глазами и сказала: «Никогда так об этом не думала». После чего глянула на часы, почесала голову и уползла спать. Завтра было на работу. Больше мы с ней об отце не разговаривали. А вскоре я уехала домой.
Прошло не так много времени, и я узнала, что сестра беременна. Мы с ней разговаривали, и я упомянула вскользь, что ей, видимо, было полезно избавиться от обиды на отца. Ответ меня ошарашил. Сестра отрицала факт разговора, обиду на отца, впрочем, она отрицала и то, что пила. Типа, ничего никогда не было. И вообще, если я такое помню, то у меня с головой не всё в порядке. Мда, оставалось только пальцем у виска покрутить и списать всё на выпивку. Спьяну ещё не то забудешь.
Здоровье у сестры… скажем, если бы она не пила со школы, то с беременностью обстояло бы гораздо лучше, особенно с печенью. Врачи не верили, что она способна самостоятельно родить. Кесарево было назначено на одну январскую субботу.
В четверг той же недели я проснулась с диким желанием что-нибудь испечь. Вообще печь не люблю, хотя делаю это неплохо. У меня проблемы с пшеничным белком. А в тот день просто горело запихать что-нибудь в печку. С утра поставила тесто, потом ушла по делам. Вечером только сунула пиццу с пирожками в духовку — завалились гости. У них тоже горело приехать ко мне. Словно на верёвочке притянуло.
Никакого спиртного не было, мы тихо сидели и уничтожали свежую выпечку, когда зазвонил телефон. Как раз, когда я вытаскивала пиццу из печки, моя сестра родила здорового парнишку. Сама, без кесарева. Что же, приятно было знать, что я не одних только покойников чувствую.
1) Я, мать и Святая Троица
Это случилось, когда мне было 14 лет. Время советское, воинствующий атеизм и прочие удовольствия прилагались. Однако даты основных церковных праздников мы всё-таки знали, благодаря бабушке. Это был праздник Святой Троицы. Большой церковный день, на который моя мать, как всегда, плевала с высокой башни. Видеть меня без дела, даже если это вечер воскресенья, она спокойно не могла. Аргументы «сегодня святой день» отмела сходу как попытки оправдать лень и капризы.
Первым делом меня послали стирать. Я пошла. Куда деваться: мать была бешеная, сталкиваться с нею совершенно не хотелось. Взяла душ, налила воды, подсыпала порошка. Машина была старая двухкамерная «Сибирь». Я повернула ручку, и она осталась у меня в руках. Пришлось звать отца. Тот пришёл, поворчал, посмотрел. Короче, ручка развалилась настолько основательно, что до её замены машиной пользоваться невозможно — ремонту не подлежит.
Мать распсиховалась. Меня обвинили в лени и вредительстве. «Иди пыль вытирай!» Пришлось повиноваться. Жить хочется и жить тихо, а не выслушивать вопли. В детской у нас была только одна книжная полка, в углу за дверью, в ней стояли книжки сестры. Сверху выстроился ряд пластмассовых игрушек, выживших с младенческих времён. Под книжной полкой стояла тумбочка с пластинками и проигрывателем. А левее всего этого располагался комод, который отец своими руками сделал. Сверху на нём лежало толстенное витринное стекло. Отец клялся, что оно пуленепробиваемое. Стекло отлично прилегало к поверхности комода, кроме одной точки — там наверх вылезал крохотный гвоздик, чья шляпка приподнималась над лакированным деревом едва на долю миллиметра. Точка структурной слабости.
Я взяла тряпку, сняла игрушки с полки и махнула по поверхности, чтобы собрать пыль. Кто же мог предположить, что в дальнем углу отец забыл крохотный пузырёк своего любимого «Сунорэфа» (мазь от насморка). Тем более, что эта баночка высотой три сантиметра сделает пируэт в воздухе, приземлившись на стекло точно над тем самым гвоздиком. Стекло сказало «крак!». А мне стало неуютно от страха. В этот раз меня едва не побили. Хорошо, что отец понимал, что вероятность попадания была ничтожной. Но разозлился основательно — всё-таки комод был его гордостью.
Мать рявкнула: «Иди гладь бельё!». Мой статус от «вредителя» неуклонно «поднимался» к «сволочи» и «подонку». Я повиновалась. Инстинкт выживания говорил, что не стоило пытаться что-либо сегодня делать, но спорить с обозлённой мамашей — это не для меня. Я забрала кучу неглаженого белья, притащила к старому столу, на котором раскинула одеяло для глажки. Вытащила утюг, воткнула его в розетку. Фонтан искр ударил столбом. Сестра, сидевшая на диване, завизжала. Я быстро рванула шнур на себя, чтобы отключить электричество.
Прибежали оба родителя. Сестра, захлёбываясь, рассказала, что у меня утюг стал бенгальским огнём. Мать взвыла как фурия. Отец закатил глаза и попытался оттеснить её в коридор. Почему меня не прибили, я не знаю. Три аварии в день, да за такое меня полагалось, по всем семейным канонам, убить к чёртовой матери. Я понимаю, что объективно, просто обстоятельства сошлись. Но мать, скорее всего, решила, будто я провод зубами перегрызла или что-то в этом роде.
Обгадив меня с головы до пят мнением о моих кривых руках, тупой роже, пустых глазах и отсутствующих умственных способностях, мать удалилась на кухню, «на прощание» приказав «мотать делать уроки». Только в святой день, посреди выходных мне не хватало заниматься теор.матом или программированием. Но я понимала, что если сейчас подниму голос, то меня даже отец не спасёт.
И я поползла обречённо к письменному столу, который стоял в «папиной комнате» (отец зверски храпел, за что был изгнан спать отдельно). Сестра уже сидела там, за своим секретером. Только я успела присесть на стул и вытащить учебники, как отец пришёл и начал натягивать носки, чтобы сходить вынести помойку.
Я разложила учебники и потянулась к выключателю настольной лампы. «Бух!» Лампочка не просто взорвалась — её в пыль разнесло. Сестра восторженно выдохнула «Класс!». Я застыла на стуле, понимая, что если ещё что-нибудь буду сегодня делать, то мне точно смерть настанет. Отец обречённо посмотрел на меня и сказал: «Ничего больше не трогай. Хватит».
С того дня мать больше не пыталась ни к чему меня принуждать в Троицу. Да и я сама ничего в неё не делаю. Жизнь дороже.
Автор: Агылузуды