История одного пациента

«Ты никогда не знаешь, в какой момент начнется твоя шизофрения»
© Ирвин Уэлш
«Нет ничего чудовищнее того, что мы можем внушить себе сами»
© Бернард Шоу

Поистине, человеческий мозг — одна из самых уникальных и непознанных природных систем. И подтверждением тому служит не столько гениальность выдающихся представителей цивилизации — известных всему миру ученых, философов, творцов — сколько, напротив, феноменальная сила безумия. Сила абсолютная и всепоглощающая, способная принимать любую форму, не имеющая границ и не знающая компромиссов. Какие только метаморфозы не происходят порой с сознанием человека, случайно запутавшегося в лабиринте собственного разума.

Наблюдать и убедиться в этом лично я имел возможность во время прохождения годичной интернатуры в областной психиатрической больнице им. Бареева, куда был направлен по окончании медицинского университета.

Сама больница, как и большинство подобных казенных учреждений, скорее напоминала следственный изолятор и ничего кроме тоски и отвращения не вызывала: серое кирпичное строение дореволюционных времен высотой в четыре этажа, разделенное лестничными пролетами на корпуса, высокий бетонный забор по периметру территории, зарешеченные окна, стойкий запах мочи и хлорки в коридорах. Как правило, сюда поступали несостоявшиеся самоубийцы, бывшие наркоманы, алкоголики в горячечном бреду, старики с синдромом Альцгеймера. Был еще специальный закрытый блок, находившийся в удалении от главного здания, где содержались заключенные, и практиканты туда не допускались. Словом, ничего интересного и необычного. Как оказалось, пациенты психиатрической больницы, за исключением обитателей наблюдательной палаты, народ достаточно спокойный и, за вычетом некоторых личных особенностей, относительно вменяемый. Правда, и среди них встречались порой весьма интересные и колоритные персонажи.

Например, Вячеслав Николаевич Воронцов по прозвищу «Самогонщик» — алкоголик с тридцатилетним стажем и острым абстинентным синдромом. В беседах с врачами он часто рассказывал о необычных свойствах своего организма, якобы приобретенных в результате многолетних возлияний. По словам Вячеслава Николаевича, любая безалкогольная жидкость, потребляемая им, на выходе превращалась в чистый этиловый спирт. Любопытно, что после каждого импровизированного сеанса уринотерапии — которые Воронцов устраивал себе втайне от врачей и медперсонала — у него имелись все внешние признаки алкогольного опьянения, вплоть до расширенных зрачков, учащенного сердцебиения, покраснения кожи, дезориентации и даже последующей частичной амнезии.

Или Алексей Исаев — молодой человек, студент политехнического университета, повредившийся рассудком в результате полученной в ДТП черепно-мозговой травмы. Называл себя великим императором — предводителем рода человеческого, призванным вести его к вечному миру и процветанию. Мания величия при параноидальной психопатии — довольно распространенный вид помешательства. Однако, что поразительно, его взгляды на мировую политику и дипломатию, рассуждения о международном праве и экономике оказались настолько логичными и убедительными, что многие доктора после нескольких часов общения с Алексеем совершенно искренне поддерживали его точку зрения по многим неоднозначным вопросам. А заместитель главного врача Виктор Анатольевич Драгунов даже представил Исаева своему приятелю — авторитетному журналисту-политологу, который, согласившись побеседовать с необычным пациентом, признал его настоящим экспертом в политико-экономических сферах.

Другая пациентка — Градова Ирина Владимировна, тридцати двух лет, страдала диссоциативным расстройством, более известным как «синдром множественной личности». В ней одновременно уживались целых четыре альтер-эго: пражская балерина, подросток-лесбиянка, католическая монахиня и маленькая девочка. Личности попеременно сменяли друг друга, каждую из них можно было различить по мимике лица, тембру голоса и манере поведения. Балерина говорила с ярко выраженным чешским акцентом и обладала грациозной пластичностью. Лесбиянка отличалась импульсивным характером и развязными манерами, испытывала тягу к легким наркотикам. Монашка, наоборот, была скромна и набожна, знала латынь. Девочка вела себя, как и подобает ребенку. Это не было позерством, личности действительно жили собственной жизнью и, кроме того, умели контактировать между собой.

В психиатрии подобных историй существует великое множество, одни забавные и трогательные, другие печальные и трагические. Но есть и по-настоящему пугающие. Одну из таких историй я и хочу вам рассказать, во всяком случае, на меня она произвела довольно жуткое впечатление. Нет, здесь вы не найдете ни мистики, ни будоражащих тайн. Это реальность. Реальность обреченного разума, реальность, которая может настигнуть каждого — в этом-то и заключается самое страшное.

Сергей Анатольевич Вьюгин поступил в самый разгар нашей учебной практики, в середине февраля. Тот редкий случай, когда больной сам обратился за помощью. Это был мужчина средних лет, худощавого телосложения, с мертвенно-бледным лицом и запавшими глазами. Эмоциональное состояние Вьюгина было крайне тревожным, наблюдалось учащенное сердцебиение, взгляд лихорадочно бегал, голос дрожал.

В беседе с заведующим отделением (а по совместительству моим наставником) доктором Потаповым Олегом Яковлевичем, больной признался, что страдает от слуховых и зрительных галлюцинаций — по ночам его преследовали образы человекообразных существ, крайне жутких и отвратительных созданий. Они угрожали ему, издевались. По словам Вьюгина, все началось около двух месяцев назад.

— Поначалу это был невнятный, едва различимый шепот, раздававшийся из-под кровати, — рассказывал он, — Затем шепот постепенно превратился в бормотание, голос был не один, а несколько — все мужские и крайне омерзительные. Но разобрать, о чем переговариваются неизвестные, я не мог, сколько не прислушивался. Однако со временем речь становилась все более внятной, и вскоре я с ужасом осознал, что ночные гости сговариваются меня убить. «Убьем его! Загрызем!» — злобно шипел один, «Загрызем, загрызем!» — вторили ему остальные…

Все симптомы указывали на параноидную шизофрению. Потапов назначил больному ряд стандартных диагностических процедур, которые, впрочем, никаких конкретных результатов не дали. Магнитно-резонансная томография не выявила повреждений головного мозга, дифференциальная диагностика исключала возможность явных неврологических нарушений, анализы крови на содержание психотропных и наркотических веществ оказались отрицательными. Генетической предрасположенности к возникновению заболевания в роду Вьюгина также не наблюдалось.

Таким образом, Олег Яковлевич не спешил с постановкой диагноза. Прописав пациенту лечение нейролептиками в комплексе с групповыми и индивидуальными сеансами психотерапии, он продолжал наблюдать его, стараясь выявить клиническую картину заболевания в ходе ежедневных бесед.

Сергей Анатольевич имел ученую степень кандидата филологических наук и состоял в должности декана гуманитарного факультета ГПУ. Вел довольно уединенный образ жизни, но никаких переживаний по этому поводу не испытывал, скорее наоборот. Холост, детей не имел. На память не жаловался, сильным психологическим стрессам не подвергался, ранее на учете в психоневрологических учреждениях, соответственно, не состоял.

— Вы делились с кем-нибудь своей… проблемой? Обращались за помощью к родственникам, друзьям, товарищам по работе? — спрашивал Потапов.

— Никогда. Поймите, я всегда был на хорошем счету в университете и по понятным причинам не рассказывал коллегам о преследовавших меня кошмарных галлюцинациях, в противном случае я рисковал не только заработать репутацию сумасшедшего, но и лишиться должности. Что касается особенно близких людей…, у меня их нет. Мой отец умер в преклонном возрасте, когда мне исполнилось шестнадцать, спустя год вслед за ним ушла и мать; собственной же семьей я, к сожалению, до сих пор не обзавелся; а все свои немногочисленные дружеские связи растерял за давностью лет.

— Что ж, вернемся непосредственно к голосам. Когда и как часто вы слышали их?

— Каждую ночь. Они раздавались с наступлением темноты и затихали на рассвете. Я слушал их с замиранием сердца, парализованный страхом, лежал, обливаясь холодным потом, и дрожал. В основном они перешептывались между собой, временами обращались ко мне: «Ты ничтожество, — говорили они, — Мразь, ублюдок! Убьем, сука! Живьем загрызем!». Иногда их появление сопровождалось резким тошнотворным запахом, так воняет протухшее мясо или сдохшая под половицами мышь. Я, конечно, понимал, что голоса звучат только в моей голове, и никого, разумеется, под кроватью нет и быть не может. Тем не менее, ни за что не решался туда заглянуть, опасаясь увидеть то… что в последствии и увидел.

— Увидели что?

— Признаться, мне жутко даже вспоминать об этом, — Сергей Анатольевич понизил голос, — Но я расскажу. После месяца бессонных ночей я все же нашел для себя выход — снотворное, которое я употреблял в изрядных дозах, позволяло полностью забываться сном и не замечать навязчивых голосов. Однако в скором времени препараты меня подвели. В тот раз я проснулся глубокой ночью. Знакомый мерзкий запах сразу ударил в нос, я открыл глаза и обнаружил, что за мной наблюдают — из-под кровати торчала голова. Я отпрянул, замерев в оцепенении! В тусклом свете уличного фонаря, пробивавшимся в окно моей спальни, мне удалось разглядеть визитера. Огромные широко раскрытые глаза прожигали меня крошечными красными зрачками, лицо было серым как пепел, а синие губы растягивались в злобной ехидной улыбке, обнажая два торчащих длинных резца, какие бывают у мышей или крыс. «Заа-грыы-зууу» — просипела тварь медленно растягивая гласные, и ухмыльнувшись скрылась из вида. «Не спишь? — услышал я, спустя несколько мгновений, — Только усни гнида, только усни…».
Стоит ли описывать мое состояние. Остаток ночи я провел в той же позе, не смея пошевелиться, тревожно вслушиваясь в пустоту и изредка вздрагивая. Я больше не отдавал себе отчет в том, что реально, а что нет. Я отказался от снотворного, опасаясь, что одурманенный транквилизаторами, в следующий раз не смогу почувствовать приближение своих преследователей, а они, в свою очередь, не преминут этим воспользоваться. Спать в ближайшие дни в мои планы не входило. Теперь я чувствовал их присутствие круглосуточно, ощущал на себе недобрые взгляды. Мне стало по-настоящему страшно, страшно находиться в одиночестве, страшно возвращаться в собственную квартиру. Заметив мое угнетенное состояние, ректор предложил мне отпуск, принимая это за обычное недомогание. Я и сам понимал, что долго так продолжаться не может и, наконец, решил обратиться к вам.

Больного определили в общую палату дневного стационара. В первые дни пребывания здесь Вьюгин вел себя крайне настороженно, прислушивался к каждому шороху, избегал находиться в темных и слабо освещенных помещениях, плохо спал, временами страдая от ночных кошмаров, впрочем, на голоса и образы, преследовавшие его наяву, больше не жаловался. Как бы то ни было, после нескольких недель комплексной терапии состояние пациента заметно улучшилось, напряжение спало, нормализовался сон, восстановилась жизненная активность. Он с удовольствием общался с окружающими, учил соседей по палате игре в шахматы, часто помогал медсестрам в процедурной. Теперь Сергей Анатольевич и сам недоумевал, как ему могло такое мерещиться. В свете положительных изменений отпала необходимость в медикаментозном лечении, его заменили на реабилитационные курсы. Острая фаза болезни сменилась ремиссией. Но, как оказалось, ненадолго.

Это случилось в первых числах марта. В ту ночь я как раз заступал на дежурство вместе с доктором Станиславом Сергеевичем Ерохиным. Часы отмерили четверть первого, когда в ординаторской раздался звонок — взволнованная медсестра сообщила, что с одним из пациентов случилась истерика и просила поскорее прибыть в общее отделение. Не вдаваясь в подробности, Станислав Сергеевич немедленно направился на вызов, я поспешил вслед за ним. Когда мы примчались, возле палаты, на которую указала нам дежурная, уже толпились перепуганные ночными криками пациенты. Там шла отчаянная борьба — двое подоспевших к тому времени санитаров пытались связать полотенцами рвущегося изо всех сил Вьюгина.

— Они здесь! Они пришли за мной! — орал он, рыдая и задыхаясь. Узнать причину неожиданно захлестнувшей его паники не представлялось возможным — он был абсолютно невменяем, стонал, ревел, отбивался, на расспросы не реагировал. В конце концов несчастного пришлось привязать к койке и вколоть двойную дозу диазипама. После того, как он отключился, Ерохин приказал перенести его в наблюдательную палату и распорядился держать под особым надзором.

На следующий день, как только Сергей Анатольевич пришел в себя, его попросил к себе доктор Потапов. Больной выглядел мрачным и изможденным, взгляд помутнел, лицо снова сделалось бледным, руки дрожали, голос то и дело срывался.

— Вы помните, что с вами произошло прошлой ночью? — осведомился Потапов.

— Лучше бы не помнил, — отчаянно вертел головой Вьюгин, — Это было ужасно… Ужасно!

— Значит, вас снова преследуют ночные кошмары? Постарайтесь успокоиться и расскажите все по порядку.

Вьюгин тяжело вздохнул, спросил разрешения закурить и, получив его «в виде исключения», подошел к приоткрытому окну кабинета. Он молчал, очевидно, собираясь с мыслями, глубоко вдыхая пахучий сигаретный дым.

— Этой ночью мне, по какой-то непонятной причине, совершенно не спалось, — начал он наконец, — Не знаю, сколько прошло времени, после того как в палатах отключили свет — два часа, может быть, три — когда я, ворочаясь с боку на бок в безуспешных попытках заснуть, услышал странный шелестящий шум, доносившийся откуда-то сверху. Я поднял голову и застыл в оцепенении — по потолку полз человек! Вернее, существо очень похожее на человека. На нем не было одежды, невероятно худое бледно-синюшное тело покрывали редкие волосы, торчащие клоками, оно двигалось на четвереньках, часто перебирая тонкими конечностями с длинными когтистыми пальцами. Совершив несколько коротких перебежек, тварь замерла у меня над головой и повернулась лицом, вывернув шею на сто восемьдесят градусов. Знакомые черты исказила лютая, ядовитая злоба, выпученные глаза пылали враждебной ненавистью маленьких красных зрачков, синий рот с торчащими крысиными резцами презрительно кривился. «Загрызу! Загрызу! Загрызу!» — яростно выкрикнула гадина рычащим отрывистым голосом. Затем из темных углов палаты зазвучали еще голоса: «Уничтожим! Сожрем! Загрызем!..» — повторяли они, перебивая друг друга, с каждым разом все громче и пронзительнее. На стенах заплясали уродливые тени человекоподобных существ… И тут мои нервы не выдержали… я дал волю своему страху!

— Возможно, это обычный дурной сон? — предположил Потапов, обдумав услышанное, — Видите ли, галлюцинаторные образы, не так давно вызвавшие у вас сильнейшие эмоциональные переживания и, безусловно, отложившиеся в подсознании, просто всплывают из недр вашей памяти. Длительные стрессы часто вызывают реалистичные ночные кошмары.

— Это был не сон, — горько ухмыльнулся Вьюгин, — Я видел их так же отчетливо, как вижу вас.

Олег Яковлевич покачал головой, было досадно. Пациент вроде бы шел на поправку, но увы, болезнь оказалась сильнее, непродолжительное затишье быстро сменилось новым обострением. Он снова решил вернуться к лечению психотропными препаратами и повторить всю процедуру сначала. Однако на этот раз добиться значительных улучшений в состоянии больного, к сожалению, не удалось. Несмотря на то, что Сергей Анатольевич больше не жаловался на кошмарные видения, от пережитого шока он так и не оправился.

Вьюгин исправно принимал назначенные ему лекарства, регулярно общался с врачами и посещал занятия по групповой психотерапии и вместе с тем все больше впадал в состояние меланхолии, уходил в себя, сделался совершенно хмурым и неразговорчивым, на любые вопросы отвечал однозначно, как на допросе. Теперь он отказывался от ежедневных прогулок, перестал смотреть телевизор в холле и играть в шахматы с соседями по палате, нехотя общался с врачами.

Так прошел месяц. А потом в правом крыле общего отделения случился пожар. Как выяснили впоследствии дознаватели из МЧС, возгорание произошло из-за короткого замыкания в неисправной электросети. Огонь не успел обширно распространиться по этажу, тем не менее, большинство помещений заволокло густым удушающим дымом, всех постояльцев пришлось в срочном порядке эвакуировать в соседние корпуса, была дикая суматоха. После того как силами прибывшей пожарной команды пламя удалось потушить, паника понемногу улеглась, благо, пострадавших не оказалось. Когда же пациентов стали размещать по пустующим палатам, выяснилось, что один из них пропал. Сверившись со списками выяснили — пропавшим оказался Сергей Анатольевич Вьюгин.

Группа санитаров во главе с доктором Ерохиным отправилась на поиски. Сначала прошлись по всем этажам здания, тщательно осматривая каждый угол, затем прочесали прилегающую к больнице территорию, а также окружавший ее лесной массив. Но ни самого беглеца, ни его следов найти не удалось. Оставалось только обратиться с заявлением о пропаже в местную дежурную часть.

Тем временем администрация психбольницы, подсчитав убытки после косметического ремонта обгоревших помещений, по настоянию пожарной инспекции приняла решение заменить старую алюминиевую проводку на медную. За помощью обратились в ближайшую электромонтажную службу, и вскоре по больничным коридорам и палатам засновали люди в сине-оранжевых спецовках с белой надписью «ГорЭнерго». Они штробили стены, тянули и прокладывали кабели, устанавливали оборудование, попеременно обесточивая разные части здания.

В один из таких шумных рабочих дней двое электриков прибежали на главный пост и потребовали вызвать полицию. Они рассказали, что, спустившись в подвал правого корпуса в поисках распределительных щитов, обнаружили труп в одном из дальних подвальных закутков. Сначала молодые люди почувствовали удушливый сладковатый смрад, доносившийся вместе со сквозняком из глубины темного коридора. По мере их продвижения вперед неприятный запах усиливался и скоро стал совсем нестерпимым. Рабочие справедливо решили поставить в известность администрацию и, остановившись, пошарили вокруг лучами фонарей, пытаясь отыскать зловонный источник, заглянули в ближайшие помещения заброшенных бытовок и давно нефункционирующих ГВС. Они рассчитывали обнаружить кучу гнилых отходов или разложившуюся тушу бродячего животного, а в итоге наткнулись на мертвое человеческое тело.

Через четверть часа прибыли сотрудники из местного УВД и в компании главврача и также обнаруживших тело электриков спустились в подвал. Покойный лежал, прислонившись плечом к стене, в самом углу темной сырой комнаты — бывшей бойлерной. Само собой, им оказался не кто иной, как исчезнувший три с лишним недели назад Вьюгин. Как позже рассказывали любопытствующим врачам и практикантам полицейские, проводившие осмотр места происшествия — даже их, видавших виды за годы службы, пробирала мелкая неприятная дрожь при виде его опавшего ссохшегося лица, которое исказила гримаса предсмертного ужаса, застывшего в помутневших зрачках широко раскрытых глаз. Его черты заострились, мышцы скривило агональной судорогой, нижняя челюсть отвисла. Поистине шокирующее зрелище. Кроме того, тело мертвого Вьюгина сплошь покрывали крупные укусы, заметно проступающие сквозь тонкую больничную одежду, конечности были частично изъедены, горло будто перегрызли. Это последнее обстоятельство виделось особенно жутким для тех, кто знал о предмете кошмарных галлюцинаций покойного. Определить природу укусов на месте оказалось достаточно сложно. Криминалисты посчитали, что останки погибшего стали добычей голодных подвальных крыс; хотя подсобники хозяйственной службы, хранившие в подвале часть инструмента и уборочный инвентарь, уверяли, будто никаких крыс там никогда не видели.

Осмотрев место и опросив нескольких врачей и медсестер, дежуривших в ночь, когда случился пожар, а также отдельно побеседовав с доктором Потаповым, следователь заключил: во время суматохи Вьюгин, пребывавший, судя по всему, в состоянии помутненного сознания, а так же гонимый преследовавшими его страхами, потеряв ориентацию в пространстве, спустился в подвал и, окончательно заблудившись, забился в ближайший укромный угол, где в итоге и скончался от сердечного приступа. Такой была предварительная версия. Покончив со всеми формальностями, сотрудники правоохранительных органов погрузили тело в «труповозку» и, пообещав связаться, если возникнут дополнительные вопросы, уехали.

Эта история произвела сильное впечатление на больничный персонал и здешних постояльцев и на несколько последующих дней стала предметом живейших обсуждений. Представить только, бедный Сергей Анатольевич, нечаянно загнавший себя в ловушку, один в темноте, окруженный образами зловещих чудовищ, созданных его воображением, бьющийся в истерике и отчаянно зовущий на помощь. Какая ужасная смерть!

Позже мой бывший однокурсник, подрабатывающий по ночам санитаром в морге судебно-медицинского экспертного бюро, рассказал, что установить, кому именно принадлежали укусы, оставленные на теле «того самого Вьюгина», так и не удалось. По характеру зубных отпечатки действительно очень напоминали крысиные, но при этом даже самый огромный в мире пасюк не мог обладать настолько длинными и толстыми резцами. В отчете так и записали: «…раны от укусов неизвестного происхождения…».

Между тем жизнь в лечебнице им. Бареева шла своим чередом и о произошедшем довольно скоро забыли. В конце концов, чего здесь только не случалось, и странного, и шокирующего, и трагического. История пациента Сергея Анатольевича Вьюгина пополнила коллекцию местных сплетен и обросла всевозможными суевериями и фантастическими домыслами, которые, в свою очередь, подогревались рассказами некоторых пациентов, жаловавшихся на странный шум, якобы доносившийся по ночам из подвала — звуки похожие на бормотание, смех и острый металлический скрежет.