Квартира

Было это году в 1995 или 1996, сейчас уже точно не могу сказать… В то время я был простой нищий студент-медик, который догуливал последние деньки каникул. Лето заканчивалось, и мне необходимо было явиться в аlma-mater для отметки в деканате и ознакомлением с расписанием на будущий семестр. Как и положено, в деканате я встретил своих однокурсников и просто так не смог с ними разойтись, чтоб не выпить кружечку холодненького пивка в известной всему студенческому братству пивнушке.
За пивом и новостями время пролетело незаметно, а попрощавшись с товарищами, я отправился домой, но так как с общественным транспортом в тот период было, мягко скажем, неважно, а прождать троллейбус на жаре можно было до Второго Пришествия, то я решил не терять время и пройти 3-4 квартала до ближайшей трамвайной остановки (слава Богу, трамваи ходили более или менее регулярно).
Августовское солнце зло припекало, но здесь, в старой части города, уже чувствовались первые нотки приближающейся сентябрьской прохлады. И тут около одного из местных магазинчиков я увидел фигуру моего старого приятеля, сына друзей моей семьи – Вадика. Душевно поздоровались. Закурили. Проводили похотливыми взглядами проходящих мимо девчонок… Все как обычно, когда встречаются двое людей, которым еще нет и двадцать пяти, у которых в голове вместо мозгов ветер, а вместо учебы – дамские прелести и стопроцентная уверенность в завтрашнем дне и счастливом будущем.

Я учился в медицинском, а Вадик – в политехническом, и по сему все наши разговоры с ним всегда были яркие и эмоциональные, лишенные переходов к обсуждению учебных процессов и преподавателей. Мы всегда просто душевно и по-молодецки ржали, не стеснялись эмоций и выражений!
Что мне сразу бросилось в глаза – это то, что вид у Вадика был какой-то несвежий, несколько озабоченный, он, как показалось мне, с некоторой тревогой поглядывал на часы и не хотел меня отпускать.
Чтобы в дальнейшем понять, что к чему, я вкратце расскажу про самого Вадима, а точнее, про его семью.

Знакомы мы с ним с самого моего рождения. Он, будучи годовалым карапузом, в составе компании семидесятников встречал меня из роддома, а говоря проще – наши мамы дружили со студенческой скамьи. Жил он в центре, а я на периферии. Донашивали друг за другом вещи, выезжали с родителями на природу, ходили друг к другу в гости. В общем, обычная и ничем не примечательная история дружбы двух советских семей. Благодаря отцу Вадькиной мамы, его отец – дядя Сережа, – проработав недолгое время инженером в РЭПе и понабравшись опыта, стал руководителем крупного городского строительного треста. Семья жила в достатке: квартира в самом центре города, в престижном по тем временам доме; дорогая югославская мебель, чешская посуда, передовая аппаратура. Не буду перечислять всех прелестей жизни советской номенклатуры, но у этой семьи было многое…
Когда Вадику было лет шестнадцать, дядя Сережа встретил «другую» и ушел из семьи… Ушел по-мужски – с одним чемоданом… Никогда не забывал он о Вадиме – помогал ему по максимуму своих возможностей, а возможности-то у него были немалые: после восьмого класса школы устроил в престижный техникум, затем в политех; брал его постоянно на охоты, рыбалки, обувал, одевал, отправлял отдыхать за границу; пока Вадим учился в политехе, он взял его на работу в строительную организацию, которую сам возглавлял, тем самым готовил себе приемника.

Все вроде бы обычно для той эпохи, но у мамы Вадима – тети Светы – был диагностирован рак. Годы лечения дали незначительный и кратковременный положительный эффект – на какое-то время она даже выходила на работу, но новый рецидив окончательно ее свалил, сделав сначала передвижение возможным только в пределах квартиры, а последние полгода она провела в постели. И все это время Вадим был с ней.
Она умерла за год до описываемых событий. Родители мои были на похоронах, я из-за каких-то учебных препятствий не попал. Около года я его не видел. Мы редко перезванивались, один раз я к нему заходил, но не застал дома…

За время шуток и разговоров быстро наступили августовские сумерки. Вадик предложил меня проводить до остановки. Простояв около двух часов, мы поняли, что трамвай нам уже не светит, садиться в машину к частнику в те времена было как-то опрометчиво, а про вызов такси по телефону никто и не знал. Ну и вывод: я напросился, а если быть совсем точным, то мне предложили переночевать!
Ну, что такое студенческая поночевка? Во-первых, это всегда происходило на кухне. Это длинные философские беседы о высоких материях, рассуждения о жизни и политике с точки зрения юношеского максимализма, обязательно музыка из кассетника; обсуждение каких-то книг с не совсем адекватным содержанием, писанных не совсем адекватными авторами, коих в то время развелось больше, чем классиков за всю историю мировой литературы; это звонки забытым подругам, это висящий в воздухе табачный дым и, конечно-же, спиртное. Ох, сколько же его было выпито на таких поночевках у друзей, в общагах, на съемных квартирах, в парках на лавочках, в пропахших мочой подъездах… Недостатка в нем не было, благо новое правительство всячески активно пропихивало эту культуру в народные массы, и не было ни одного столба или ни одного прилавка, с которого бы не била по глазам реклама нового сорта водки или коньяка.

С Вадимом мы дошли до ближайшего магазина, приобрели там поллитровку простой русской водки, банку солений, пакет пельменей, минералку и по паре пачек сигарет. Осталось самое малое – добраться до заветной кухоньки, сварить пельмешек, охладить водочку и погрузиться в душевную беседу.
Знакомый с детства двор, в котором я год как не был, никак не изменился: те же лавочки, те же гаражи, остатки некогда шикарной детской игровой площадки с горками и качелями, которую на спонсорских началах строило ведомство, которым руководил дядя Сережа. Та же серая хрущевская пятиэтажка, подъезд, пахнущий борщом, лекарствами, семечками. Но что-то чувствовалось не то… Спустя много лет я так и не могу охарактеризовать то чувство, которое я испытывал, поднимаясь по лестнице: тревога-не тревога, страх-не страх, дискомфорт-не дискомфорт; то ли поддавливала темнота, в которую был погружен последний этаж…
Перед самой дверью Вадик начал шарить в карманах и искать ключи, а я, поставив ногу на ступеньку, развязывал шнурки.
– Нет, не надо снимать обувь, – сказал он, взглянув на мои белые носки.
Меня эта фраза несколько огорошила. Я вспомнил его квартиру, которая кроме обилия дорогой мебели и предметов обихода, отличалась еще идеальной чистотой и патологическим порядком. И то, как тетя Света, будучи уже тяжело больной, поддерживала порядок в доме. А тут… не надо снимать обувь…

Когда открылась дверь, то, вместо привычного запаха дорогого парфюма, мне в нос ударил запах затхлости, прокуренности, немытой посуды… Свет в прихожей ввел меня еще в более уныние – налицо были все признаки жилья, в котором пьют и пьют долго, помногу, да еще и не в одиночку. Одним словом, все признаки алкоголического притона. Паркет был затоптан, расшатан, гулял под ногами, а некоторых паркетин и вовсе не было. Посреди комнаты стоял стол с остатками какой-то закуски, под столом стояли и валялись бутылки. Диван продавлен, на югославском серванте следы окурков, гардина валялась на полу, карниз был оборван, кожаный диван перемазан какой-то дрянью. Кованой бронзовой люстры, которой семья в свое время очень гордилась и которая, по семейному преданию, была специально сделана для кабинета Геббельса, не было, а на ее месте болталась лампочка Ильича… Кухня была еще в более плачевном состоянии: кучи окурков, пепел на полу, горы немытой посуды и батареи пустых бутылок; в раковине вперемешку с пивными банками были свалены тарелки и чашки из дорогих штучных сервизов; плита грязная, залита и забрызгана жиром от готовки. Холодильник же был абсолютно пуст, а единственным его содержимым стала бутылка водки, пакет пельменей и соления, приобретенные нами ранее.

Я несколько смутился, но не подал виду. Вадик что-то суетился, прибирал на кухне, что-то мне говорил, но я, будучи в некотором замешательстве от увиденного, не слышал его. Мне просто стало его жалко, и первая моя мысль была, что это так его свалила утрата близкого человека… «Но почему он пьет не в одиночку, а водит к себе всякую шваль?.. Ведь их семья всегда так трепетно относилась к порядку, любили свою квартиру и очень избирательны были к тем, кого пускали в свой дом…» – этот вопрос все время крутился у меня в голове. Вадиму дворовых пацанов не разрешалось приводить в дом, да и сам, когда еще был школьником, больше времени проводил на улице или в Доме Пионеров.

Уже стемнело, когда мы привели кухню в относительно божеский вид. Водка остыла до состояния желе, пельмени были сварены.
Сели. Нашли две маленькие пятидесятиграммовые рюмки, разлили, выпили, как и положено, за встречу. В неспешных разговорах добрались до «третьей». И когда язык несколько развязался, а мыслям стало тесно, я поинтересовался у Вадима: что происходит, и почему квартира стала притоном? Этот вопрос несколько озадачил моего товарища, он как-то робко оглянулся, напрягся, а потом на выдохе, с абсолютным лицом сказал:
– Ты знаешь, через месяц после смерти мамы у меня по ночам в квартире стало что-то ходить… каждую ночь… Страшно поначалу было до жути, я то у отца ночевал, то на работе, но сам понимаешь, что это не выход. Потом, чтобы одному не оставаться в квартире, я однокурсников подтянул, соседи захаживать стали – все-таки не так страшно… Правда, когда все разойдутся или спать увалятся, она ходит. Ну, я тогда накачу побольше для храбрости и спать… Саму ее я не видел, а вот шаги слышатся сначала из ее комнаты, а потом по всей квартире.

Что я тогда подумал – уже не помню, но, как начинающий врач, выстроил логическую цепочку: парень получил колоссальную психотравму на фоне смерти родного человека и просто «присел на стакан» с последующей деградацией… В таких случаях с такими людьми поступают жестко: полная смена обстановки, работа до седьмого пота, адекватное непьющее окружение. Парень он молодой, алкоголиков в роду не было, так что не все еще потеряно…
Я не стал углубляться в детализацию вопроса ночных шагов, а как-то перевел разговор на другие темы. Водка на столе тем временем нагрелась, и мы кинули ее в морозилку, а я попросил разрешения принять прохладный душ.

Выйдя из душа, Вадима на кухне я не увидел. Первая мысль была, что он вышел покурить на балкон, но зачем курить на балконе, когда пепельница на столе и сигареты там же. Я окликнул его, но ответа не последовало. Пройдя в комнату, моим глазам представилась неприятная картина: мой товарищ валялся на кровати и спал, рядом стояла пустая бутылка… Такого расклада я не ожидал.
«Вот же ты, Вадик, сволочь, – подумал я. – Пить в одиночку при наличии собутыльника – это уже перебор».
Делать было нечего, время было около полуночи, идти и ловить такси не хотелось, и я решил покемарить до утра, а там на первом трамвае домой.
Первое, что я сделал, так это уложил своего пьяного приятеля так, чтобы он не отлежал себе ни руку, ни ногу, а если случится «похвастать харчами» во сне – чтобы не захлебнулся собственной рвотой. Затем я оборудовал себе место перед телевизором, из вороха видеокассет выбрал какой-то фильм и без всякой задней мысли начал просмотр.

В те времена количество машин было незначительное, и вся жизнь в городе затихала в районе одиннадцати ночи. До утра город погружался в тишину, которую иногда нарушали только таксисты и пьяные дебоширы, но район, в котором происходили события, был несколько отдален от дорог, и публика проживала там приличная, так что ночную тишину нарушал только писк комаров.
Где-то на средине фильма я понял, что начинаю засыпать, но объятия Морфея были разорваны непонятным звуком, донесшимся из соседней комнаты. В первые мгновения я как-то не придал этому значения. Ну, сквозняк, ну, что-то из хлама под порывом ветра сдвинулось…
Но тут мой сон окончательно разорвали воспоминания о рассказе моего товарища про ночные визиты. Первое, что я сделал, так это приглушил звук телевизора и, одновременно прислушиваясь, начал толкать ногой Вадима. Звук из соседней комнаты на несколько секунд стих, а затем в ночной тишине четко стали различимы тяжелые, нездоровые шаги – шаги больного человека, те самые шаги, которые на тот момент я слышал не один раз на учебных практиках в больницах и поликлиниках. Но это была не больница, а других живых существ, кроме меня и моего друга, поблизости не было. Но было что-то или кто-то третий, который сейчас упорно мерил шагами соседнюю комнату. Мой ужас и оцепенение на тот момент трудно описать словами…
Более активно я стал толкать моего товарища, но в ответ получил какое-то речеподобное плямканье. Помощи ждать было неоткуда, и мне стало четко понятно, что с этим необъяснимым я остался один на один.

А тем временем шаги снова стихли, но ненадолго – где-то на несколько секунд, а затем уже более отчетливо стали различимы на входе в зал. Своего колорита добавил и расшатанный, разбитый паркет: шаги сопровождались некоторым поскрипыванием, а в тех местах, где паркетины совсем расшатались и были несколько удалены друг от друга, это было какое-то постукивание, как будто кто-то за них цеплялся ногами.
Постепенно шаги проследовали до середины комнаты, где стоял стол с объедками, а за тем развернулись в противоположном направлении и двинулись на кухню. О том, что ЭТО входило в кухню, я понял по стуку бамбуковых штор. Затем воцарилась тишина.
Из объятий тишины меня выдернуло неприятное чувство в плече – просто я от страха так вжался в подлокотник, что на плече четкой полосой отпечатался край.

Немного адаптировавшись к воцарившемуся спокойствию, я начал активно будить своего товарища, но результат опять был бесполезный – только пьяное похрюкивание, плямкание и ничего больше… Я пару раз даже тихо его окликнул, но бесполезно: Вадик спал пьяным мертвецким сном, изредка только шлепая губами и пуская пузыри из слюны.
На мои звуки ЭТО ответило звуками: снова застучали бамбуковые шторы и заскрипели паркетины. Из кухни шаги достигли средины комнаты, стихли, а затем развернулись по направлению к спальне. И снова тишина. Сколько она длилась – я не могу сказать, но из оцепенения меня вырвал свет, который постепенно наполнял комнату. Наступало утро.
Я очень медленно оглянулся назад – гостиная наполнялась первым утренним светом, а потом у слуховое восприятие стало возвращаться ко мне. Я услышал где-то за окном звук первых трамваев. Ночной кошмар начал сглаживаться, но из квартиры надо выбираться… и чем скорей, тем лучше.

Собрав в кулак остаток воли и смелости, я очень медленно, на трясущихся ногах двинулся к дверному проему, разделяющему комнату Вадима с гостиной, а потом так же медленно пересек ее, натыкаясь на стол. Но страх взял свое на выходе из гостиной в коридор: оцепенев на несколько секунд, я, очертя голову, бросился к входной двери, которая, на мое счастье, была незаперта.
Дальше я пролетел темный этаж и оказался на лестнице. Перепрыгивая через три ступеньки, я несся вниз, а по дороге чуть не сшиб соседского мужика с собачкой на поводке. Мужик заорал мне вслед что-то типа: «Опять эта алкашня с пятого!».
Когда выскочил из подъезда, то самообладание вернулось ко мне. Быстрым шагом, не оглядываясь, я шел на остановку трамвая. Ничто в тот час меня так не радовало, как наступившее утро и ранние одинокие прохожие, спешившие на утреннюю смену.

Страх быстро уходит, но его последствия скрыть трудно. Всю дорогу до дома я замечал на себе взгляды прохожих, видно было, что что-то со мной не так…Добравшись до дома, я первым делом сунулся в отцовский бар, взял первую попавшуюся бутылку и прямо из горла сделал большой протяжный глоток. Не подействовало… Прохладный душ в сочетании со спиртным привел в некоторую гармонию мой рассудок, а сон до полудня и вовсе рассеял ночной кошмар, оставив только воспоминания и размышления. Да и те очень быстро ушли на задний план – наступал новый учебный год, новые предметы, зачеты, новые кафедры и преподаватели.

С Вадимом я с того дня больше не общался. Он несколько раз звонил мне, я никак не отреагировал на его звонки, ссылаясь то на занятость, то на невозможность в данный момент поговорить. Затем он пропал.
Спустя несколько лет я его встречал в городе в компании матерых алкашей, затем видел на автомойке. Последнее место, где я его видел, была заправка, где он работал заправщиком. Вид у него был не по годам осунувшийся, налицо были все признаки алкоголизма…
Касаемо его отца – дяди Сережи: спустя несколько лет после описанных мною событий, при загадочных обстоятельствах, в санатории он покончил с собой. Это случилось в тот год, когда в городе шел передел власти.

Когда я проезжаю мимо дома, где живет Вадим, я иногда бросаю взгляд на его квартиру… На фоне соседних металлопластиковых окон и сплит-систем выглядит она как-то зловеще: те же немытые окна, крашеные последний раз еще при жизни родителей, полурассохшаяся балконная рама, грязные занавески и подоконники, загаженные голубями. В этой квартире живет мой друг детства, и ЧТО-ТО непонятное превратило его жизнь в кошмар, но это уж точно не связано с его мамой – та желала ему только добра…