Я гостил у своей родни в Борисоглебске (Воронежская область). Как раз тогда я работал над переводом (“Дюна” Герберта), и сроки сильно поджимали. А у моих родственников дом не очень большой, и, работая ночью, я им мешал спать. Незадолго до того у них умерла бабушка, у которой был свой дом – довольно далеко, – и я испросил позволения заночевать там, чтобы поработать.
Придя в дом, я сперва обошёл его – просто из любопытства. Дом был устроен наподобие железнодорожного вагона (“коридорная система” это называется): длинное одноэтажное здание на углу запущенного сада, обнесённого забором; с обоих торцов маленькие прихожие (одна открывается на улицу, а другая в сад), из которых одна служит и кухней, вдоль обращённой в сад стены – коридор, из которого двери ведут в три комнаты, расположенные вдоль “уличной стены”. Ещё одна, маленькая комната имеет вход из гостиной – первой от угла двух улиц комнаты. В этой комнате был также устроен люк в погреб.
Удовлетворив своё любопытство, я разложил в гостиной на столе книги, словари и бумаги, и решил сперва поужинать, потом помыться (эта часть города усыпана антрацитовой пылью со складов у станции, и ноги после прогулки по улице чёрные), а потом сесть за работу. Мыться можно было только в корыте на кухне. Пока я мылся и ужинал, несколько раз гас свет: и всякий раз, подойдя к лампочке, я обнаруживал, что выключатель повёрнут (но он был очень старый и разболтанный, и вполне мог повернуться, скажем, от вибрации – когда по улице проезжал грузовик). А на четвёртый раз я обнаружил, что лампа вывернута из патрона – не полностью, а как раз, чтобы разорвать контакт. В общем, я начал чувствовать себя неуютно.
Вылив корыто прямо с крыльца в траву, я пошёл в гостиную. Проходя мимо неосвещённой, первой от сада комнаты, я увидал в ней при довольно слабом свете от лампочки над краном в кухне и ещё более слабом свете уличного фонаря сквозь щель в ставнях – старуху, сидящую за столом и перебирающую наваленные на столе открытки (кто-то вытряхнул все хранившиеся где-то у хозяйки письма и открытки, видимо, чтобы разобрать). Я вздрогнул и выронил корыто; женщина повернулась ко мне. Я, едва не полетев на пол (ударился ногой о корыто), отпрянул и включил большой свет в коридоре; я был совершено твёрдо уверен, что, кроме меня, в доме никого быть не может, так как, войдя, я сразу запер дверь не только на ключ, но и на засов. От выключателя я рванулся обратно в комнату, схватив при этом у печки кочергу; но в комнате было пусто, а на стуле просто была какая-то одежда, наброшенная на спинку.
Некоторое время я успокаивался, а потом сел за работу. Свет я зажёг во всех комнатах.
Наконец, часа в три лёг спать в той комнатке, куда была дверь из гостиной (где я работал). Заснул не сразу – мне мерещились шаги в доме (а может, кто-то ходил по улице, или это были просто шумы старого дома), скрипы и шорохи. Свет я погасил только в маленькой спальне и в гостиной, а в коридоре и двух других комнатах (и в обеих прихожих) свет горел.
Спалось неважно, снились какие-то невнятные кошмары, которых я не запомнил. Но! Вставая часов в пять утра (до ветру), я спустил ноги на пол, встал, и вдруг почувствовал под пальцами ноги пустоту. Тут же сел и стал таращиться в темноту; наконец, разглядел, что люк в погреб (большой, примерно метр на полтора), устроенный перед самой кроватью, открыт! Чуть я ноги не переломал. Учитывая, что лунатизмом я как будто не страдаю, да и к кровати можно мимо люка пройти, только прижимаясь к стенке… а дом был полностью закрыт изнутри, – я был поражён.
Тем не менее, какие-то материалистические объяснения всему этому быть, конечно, должны.