Это случилось где-то восемь лет назад со мной и моим другом (имя я изменю на всякий случай). Также сразу прошу прощения, если ударюсь немного в описание вещей кроме, мне так проще писать, да и потом, сухой сжатый рассказ и читать неинтересно.
Дело было летом – кажется, июль. Я и мой друг Саня работали на дачах. Работа была физическая и довольно грязная. Мы чистили канавы всеми возможными способами, главное – результат. Мы были пацанье, и деньги нужны всегда. Днем в самое пекло работали, вечером ходили в местный городок на берегу Финского залива. Место райское, особенно летом. Места знакомые и горячо любимые – словом, что там может случиться.
Вот однажды вечером, крепко уставшие, мы решили навестить друга. У него на даче была банька – ох и хороша. (Я тогда жил у Сашки, бани у них на участке не было. В общем, намылись, напарились. Вышли, открыли пиво, закурили, заболтались. Уже темнело помаленьку, пора и честь знать. Поблагодарили, распрощались и пошли в сторону дома.
Идем, болтаем. Усталость как рукой сняло и потянуло на приключения. Саня говорит: “А пошли на море?” Да легко. Ну, мы сразу взяли круто вправо, вышли на тропинку и весело потопали. Путь недолгий, минут сорок, но что нам. Впереди выходные, лето, пиво есть, табачок, веселая компания – короче, идем. А давай споем? Да запросто. Не хочу выпендриваться, но пою я неплохо, а вот Саньке медведь на ухо наступил, лажает вовсю, но держится молодцом и особенно утомляет своими поправками – «тут не так надо, там не то, тут повыше». Критик, блин… Ну и что-то он затянул одну песенку, и у меня почему-то вдруг замигала тревога, не знаю. Стало как-то вдруг не по себе. Он тогда писал стихи, и еще один наш общий товарищ подбирал музыку, и пели. Но я не любил его песни, все про смерть, тоску, боль, предательство и пр. Хотя он был меня старше на 2 года и успел пообжигаться – ну да не суть. Короче, затянул он одну свою балладу про смерть и предательство друга. Я говорю: Саня, хорош. Он: мол, чо, уши кровью плачут? И ржет. Я послал его, но потом пояснил. Мы вообще были не разлей вода тогда, и лишних слов особо и не требовалось. Хотя парень он был куда как странный. В чем вы скоро убедитесь. Короче, Саня вроде понял, утих. Дошли до моря молча, курили.
Вышли на побережье. Красотища. Где-то там отблески ушедшего солнца, на небе ни облачка. Тишь да гладь, безмятежно. И тут накатила такая легкая грусть вместе с общим умилением. Захотелось взять красивую девушку за руку и бежать по этому пляжу, свернуть в воду. Плескаться, брызгаться, хохотать. А рядом только Саня, и как назло, никого вокруг. Я хмыкнул и давай крутить папиросу, надо ж чем-то заняться. Саня, смотрю, задумался о чем-то тоже. А потом подходит: а давай-ка “Штиль” споем. Меня даже передернуло, песня хорошая, «Ария» на высоте, но вот опять что-то внутри словно против – не надо мол, не пой, пожалеете. Я только начал – мол, не надо, – а Шурик уже затянул. Я проникся – и ка-а-а-а-ак запели ее на все море. Выложились, пропели последний куплет. Саня такой: слушай, а дай-ка мне нож. Я всегда хожу с рюкзаком, а там все необходимое для выживания в случае чего (есть у меня такой пунктик); во всяком случае, без ножа не выхожу. Я дал, он его забрал и поплелся к кромке воды. Присел, что-то чертит. Я достал варган и заиграл. Ушел в себя, вернусь нескоро. Тут меня прервал Саня. Стоит рядом, ладонь сжал, кровь капает на песок, медленно, как в рапиде. Я смотрю на него, а у него глаза шальные, затравленные малость. Я как-то сразу напрягся. Он надо мной стоит, один кулак сжат, в другом нож. Я даже вспотел. Говорю: «Ножик отдай!» Он: «А-А-А-А-А-А-А-А??? АААААА!!!» – и отдает. Я забираю, говорю: «Ты чего руку-то резал, дурак?» А он вместо ответа мне: «А ты чо, мол, не поешь-то?» Я: мол, перепил, что ли? Он уже громче и как-то жалобно: «Блин, если ты не поешь, то кто это?» Я, еще не понимая, говорю: «Да кто его знает?» Встаю, оглядываюсь, вокруг никого – и тишина… Поворачиваюсь, а он сидит на корточках, уши руками зажал и бубнит чего-то. Я его трясу – мол, Са-а-а-ань, Са-а-аня, ты чего там? Саня только плечом дергает и уши еще сильнее зажимает. Потом начинает по голове лупить и орет: «Заткнитесь, заткнитесь, заткнитесь…». Мне стало реально страшно. Пока я думал чего делать, он вскакивает – и такой: «Слышишь, зовет кто-то! Ребенок кричит!!!» – и в кусты как ломанется. Я за ним. Он как шальной носится по кустам, кого-то зовет, матерится. Падает, вскакивает, опять ломится. Меня начинает потряхивать. Сам-то я ничего, естественно, не слышу, и оттого еще жутче. Раньше я за ним такого не замечал – нет, он, конечно, парень странный, но так доселе не исполнял. Короче, надоело немного, я говорю: пошли-ка. Хватаю его за руку и силой тащу поближе к берегу. Еще не пляж, но уже и не лесок. Сел под дерево, снял рюкзак. Открыл еще пиво, скрутил папироску. Закурил и протянул ему вместе с бутылкой. Он кое-как взял и вроде поуспокоился малость. Сидит по-турецки и качается взад вперед, глаза смотрят куда-то сквозь все вообще – короче, неадекват человек. Я быстро развел огонь, ну и на всякий прочел молитву. Все сделал быстро. Сидим у огня, курим. Я его начинаю расспрашивать, что, мол, да как. Он односложно рассказывает: «Я встаю, иду к морю, грустно стало и как-то одиноко. И море такое вокруг огромное и тоже одинокое. Думаю, дай-ка согрею его. Взял у тебя нож вернулся, порезал руку и поделился». … . Я думаю: «Во дебил-то, додумался». «Вдруг, – говорит, – слышу, ты поешь. «Штиль» опять. Я к тебе, а ты на варгане играешь. Я стою, думаю, чо это такое, как вдруг твой голос поднимется до высокого, а потом рассеивается на множество, ну как детский хор такой». Я поежился. Ну и короче напевает этот хор, мол, две строчки: «Шти-и-и-и-иль, ветер молчи-и-ит… … … … … … . См-м-ме-е-е-е-ерть одного из нас…» И все. Потом быстрее, быстрее, потом уже почти со смехом каким-то. Потом хохочет весь хор, издевательски так, потом все обрывается, и кто-то зовет. РЕБЕНОК, ДА ТАК ЧЕТКО И БЛИЗКО – НУ И Я ТУДА…
Тут он замолкает, я вижу, костер догорает, и вместе с тем как гаснет пламя. Санек опять уходит в ступор. Я думаю, веток больше кидать не буду, тянусь закидать песком да и сматываться, как он опять начинает шептать: «Замолчите». Глаза, кажется, сейчас из орбит вылезут. Мне уже реально жутко (но меня не брало – может, потому что я тогда был весь увешан всякими феньками, амулетами и пр. Был такой период. Да и потом Саня не мог войти в церковь, а если и входил, то не мог выйти. Короче, я давай снова разжигать, его отпускает, только собираемся идти, огонь гасим – он опять в трансе. На третий раз мне надоело, я уже злиться начал, повернулся и обматерил всю темноту в лесу, пляж, Саню, хор этот – короче, все, что в радиусе километра. Выломал дубину, достал нож, затушил костер. Рывком поднял Саню, наорал на него, влепил пару оплеух и говорю: бежим. И мы побежали.
Дорога была в десяти метрах, но вот что странно, никакой дорожки и в помине не было, тут уже я словил ступор, а Санек еще озираться начинает, вроде как его снова кто-то в темень зовет. Я ору: «Дальше бежим!» Никакой дороги нет. Вообще чертовщина, сколько раз в этих местах были – не было такого. Такое ощущение, что пляж этот проклятый бесконечный. Я говорю: “Давай через лес”. Он: “Я туда не пойду!” «Пойдешь!» – ору. Мы с разбегу вламываемся, а там забор. Мы оба в шоке, ну вот убей – не помню там металлической сетки. НЕ БЫЛО ЕЕ ТАМ НИКОГДА! Ну ладно, натянул кто-то. Мы выбираемся на пляж, пробежали прилично. Я: “Давай еще раз!” Мы снова в лес – опять забор. И так еще раза два.
Устали бегать, даже не страшно уже, а только злость берет. Мы сели, закурили. Говорю: “А ну его к черту, – мол, – хватит бегать. Пошли просто, я помолюсь”. Ну и на всякий, мол, говорю: «Батюшка-хозяин, отпусти нас». Молюсь про себя. Нож в руке, Саня с дубиной идет (ясен пень – не поможет, но как-то полегче, что ли). Если бы мы кого в тот момент встретили, боюсь, могли бы и покалечить сдуру, кому-то крепко повезло.
Короче, вышли на шоссе. Казалось, шли мы целую вечность, тут я аж подскочил, в кустах напротив два огонька горят. Я пячусь, нож перехватил, ну все, думаю, приплыли… Ничего не происходит, вдруг один огонек как-то перемещаться начал, я думаю: во блин… А Саня: «Да это ж светлячки!» – и как расхохочется, счастливо так, радостно. Ну, думаю, слава Богу, попустило парня, хотя я уже и сам этот хор почти слышать начал, проникся. Взяли мы светлячков в руки и пошли на дачу. Дошли без приключений. Отпустили светлячков. Легли спать.
Просыпаемся, я в блаженстве. Что-то мне снилось такое хорошее-хорошее. Я ему рассказывать начинаю. А он, смотрю, сидит и плачет. Я говорю: «Ты чего, Сань?» А он мне рассказал, что ему снилось. Мол, сидит он там же на берегу, а голос ему и говорит, мол: “Парень мой, ты или выбирай. Убей,- мол,- друга и уйдешь”. Он в ступоре, так и проснулся. И сидит опять где-то далеко, далеко. Крепко, думаю, тебя зацепило-то. И вдруг смотрю, а под кроватью топор лежит. Я говорю: “Ты, мол, зачем топор-то под кровать запихал”. А он, как из тумана: “Чего, мол? ” Я говорю: “Под кровать глянь!” Он клялся и божился, что не клал. Мы вниз, к бабушке его. Она посмеялась, говорит, мальчики, пить надо меньше, я ничего никуда не ложила. Мы убрали. И потом еще ночи две подряд находили то нож, то стамеску. Я уже даже начал ловить какие-то странные взгляды Санька на себе.
Больше я ждать не стал, в тот же день мы поехали в город Н. к одной знакомой тетке. Она посмотрела, поработала. А потом и говорит: «Мальчики, сначала глупо такие песни петь ночью, потом еще глупее кровь пускать в таком месте». Мы: “Что,- мол, – за место-то, пляж как пляж. Она мол: “Просто, да не просто, попали вы в дурное место, да еще время выбрали. Днем-то, может, и пронесло бы. А насчет вещей под кроватью, хорошо, что пришли. Маленько подольше и случилось бы несчастье. И Саня бы так ничего бы и не смог поделать.” Я говорю: «А почему меня не проняло?» Она: “А Саша,- мол, – почувствительнее, да и больно ты веришь в свои феньки.” И улыбнулась. Почистила она и нас, и место – прошло, короче. Сказала только, что нарвались мы на силы, что питаются временем. Могли там и остаться, повезло, вырвались.
Не знаю, насколько все это правда, тетке я той верю в принципе, но лишний раз стараюсь не тревожить по мелочам.
Вот такая вот история случилась однажды летом, в чудесном и светлом, в общем-то, месте. Сейчас все кажется уже каким-то наваждением, да так оно, пожалуй, и было, а я просто проникся, наверное.
Все правда, может, я где и чуть приукрасил, но по большому счету все правда. Хотя надо бы Саню расспросить, как он запомнил.