Он был моей первой любовью. Самой настоящей, самой непонятной. Мне было 18, ему 20. До него было много, даже слишком много встреч, расставаний, страсти, интриг, романтики. Я очень рано повзрослела. Один мой приятель сказал, что скоро вернется из плавания его очень хороший друг, и он меня с ним обязательно познакомит. Я спросила: “Зачем?” – “Ну как зачем, он знаешь, какой красивый, прошел пробы на подиуме, но моделью стать не захотел, выбрал все-таки профессию помощника капитана, и сейчас у него практика на реке.”
“А как зовут такого красавца?”, – спросила я.
– “Кривой, ну фамилия у него Кривдин”.
Боже, как я смеялась – модель с таким прозвищем. Дело было летом, а зимой я его увидела. Ой, девочки, какой он же все-таки красивый был, и умный, и сногсшибательно обаятельный, а как на дискотеках танцевал, ну просто Король вечеринок! И закрутился у нас роман, с такой силой нас друг к другу влекло, что я ночью приезжала на такси туда, где он меня ждал, мы пропадали на съемных квартирах у друзей (все студенты были), розы у меня дома не успевали засыхать. Все наши мысли были настроены на одну волну, друзья говорили, что я – это он, только в юбке. Только с ним я почувствовала себя женщиной, страстной, жаждущей любви и ласки. И он отвечал тем же. Были и опасные моменты в наших отношениях – он пользовался успехом у девушек, а я у парней. Однажды он в пьяной компании попытался соблазнить мою подругу, в порыве мести я ему изменила. Он узнал сразу же, но виду не подал. И только через полгода, когда я за что-то нападала на него по телефону, сказал: “Ты знаешь, как мне было тогда больно, но я не смог без тебя…” Я минут 10 не могла говорить. Как-то мы были вдвоем на квартире друзей, была зима, холодно, у нас работал старый обогреватель. Я пролила на платье вино, и он пошел его застирывать, сам, вот такой был внимательный ко мне. Выстирал и повесил сушиться на этот камин, поправляя мокрыми руками старую розетку. Помню, тогда подумала, а если сейчас его вдруг ударит током, и он умрет, что тогда будет со мной, что я буду делать одна? Прошло еще несколько месяцев, и мы как-то отдалились друг от друга, но продолжали общаться очень тепло. Я понимала, что семью мы с ним не создадим, слишком оба любим гулять, но душа рвалась к нему, хотелось снова окунуться в атмосферу любви. Когда он умер, я была на работе. У нас было собрание, мне все надоело, я с грустью посмотрела на часы, было без пятнадцати три. Я сбежала с работы пораньше, поехала на учебу. Проезжая мимо улицы, где его друзья сейчас снимали квартиру, вглядывалась в прохожих, может сейчас увижу его и выйду из трамвая. Когда я приехала домой с учебы, новости по местному каналу уже кончились, я обычно их смотрела. “Вечер трудного дня” назывались. Звонок. Поднимаю трубку, а там голос того самого моего приятеля, который нас познакомил: “Ты видела?” – “Что?”
– “Сейчас по телевизору Лёшку показывали”.
Нет, говорю, а что он натворил? “Он умер…”
Короче говоря, он пришел в гости к друзьям, а тех не было дома. Сотовых тогда еще не было почти ни у кого. Квартира на первом этаже, дом очень старый, вход в квартиру отдельный, прямо напротив дома церковь. Они были вдвоем с другим парнем и решили, что Леха просунет руку через форточку (высокий был, метр девяносто) и откроет окно. Когда он полез, оконная рама не выдержала веса, и он всей грудью опустился на стекло. Сам себя зарезал получается. Тот парень сразу сбежал, даже не просто убежал, а уехал из города в свою деревню. Подбежавшие соседи посадили моего любимого человека на заборчик, тот посидел 10 минут, завалился на спину, и его не стало. Вот так глупо один из самых прекраснейших людей на земле ушёл из жизни… А было это как раз около трех часов дня. На похоронах я еще не совсем осознавала, что произошло, и лишь спустя несколько месяцев меня начало накрывать. В тот момент рядом со мной зачем-то находился непутевый, отсидевший несколько раз человек. Наверное то, что моя мама нервничала из-за этого, тоже добавило каплю раздора в мои растрепанные нервы. Я пустилась во все тяжкие, пропадала неделями у друзей и на пьяных вечеринках. И вот, когда душа дошла до определенной точки, я твердо решила, что уйду за ним. Долго вынашивала этот план, как-то даже успокоилась, мысленно попрощалась со всеми, даже маму не так жалко было. Ночь я беру лезвие, долго гуляю по чужим дворам и нахожу место, где мне становится спокойно. Сажусь и режу себе вены. Сколько времени сидела – не знаю, потом встала и пошла куда-то… И вот встречается мне мать того непутевого бывшего зэка (она шла с ночной смены) и удивленно спрашивает, куда и зачем я иду. А руки у меня в карманах пальто, с которого капает кровь. Скорую она не вызывала, сама перебинтовала и дала успокоительное. Я уснула. И тут снится мне он. Как всегда красивый, нарядный, только за горло держится. Что, говорю, у тебя там? А он как-то стесняясь, приоткрывает ворот, а там кожа слезает. Что ж ты, говорит, не пришла, я вышел тебя встречать, стою, стою, а ты опаздываешь! Обнимает меня, а лицо при этом такое злое становится. Я, когда проснулась, поняла, что играла со смертью. Он ведь ни фига меня во сне не ругал за то, что я руки порезала, а наоборот разозлился, что до конца не довела начатое! И так мне жить захотелось от страха, что это все не игры, а по-настоящему! В те редкие разы, когда я приходила к этому дому, чтобы положить цветы на осколки стекла под окном, которые не убирают, противно звонил колокол в церкви напротив…