Первая жена

Данная история рассказана мне другом, а ему, в свою очередь, передана прабабушкой и является семейным преданием. Я лишь художественно оформил текст, не изменив ни одной значимой для сюжета детали.

События, о которых пойдёт речь, имели место в деревушке Луговая, Пермского края и приходятся примерно на середину двадцатых годов прошлого века. В те годы прабабушка моего друга Александра Васильевна была ещё маленькой босоногой девчонкой Шурой, лет семи или десяти от роду. Семья их даже по тем временам считалась многодетной. Шура самая младшенькая, помимо неё ещё две сестры и четыре брата, почти все погодки.
Глава семейства, Василий Карпеевич, был потомственным крестьянином, как и его предки, смолоду работал на пшеничной мельнице, принадлежавшей местному помещику. Родители его имели крепкое хозяйство, дети у них никогда не голодали, и всё же порой приходилось туго. Особенно тяжело пришлось Василию в Первую мировую войну, когда он остался единственным мужчиной в родне.
Незадолго до революции он женился на молодой девушке Евдотье, с которой был знаком с самой ранней юности. Её семья жила буквально в нескольких дворах от него. Закреплённая в детских забавах дружба со временем переросла в искреннюю, тёплую и крепкую привязанность. Буквально вся деревня сватала их друг за друга и спорила, когда же взрослеющий Василий сосватает Евдотью.
Свадьбу отыграли в 1917, а буквально через пару месяцев пришли вести о новой, на этот раз социалистической революции. Молодой Василий поддержал идеи, провозглашенные партией большевиков, а узнав о событиях гражданской войны, отправился в Красную армию добровольцем. Прощаясь с мужем, Евдотья в прямом смысле обливалась слезами, уговаривая его остаться, однако решимость убеждённого революционера оказалась непоколебима.
Осознав это, молодая жена поклялась супругу в вечной верности, заявив, что если он погибнет на войне, то она больше замуж не выйдет и будет преданна ему до скончания дней. Василий на это только снисходительно улыбался, заверяя супругу, что всё будет хорошо, что, как только Родина окажется в безопасности, он обязательно к ней вернётся.
Отчасти так и получилось. Пройдя всю гражданскую войну, выслужив уважение сослуживцев и руководства, с боевыми наградами и в звании помощника командира взвода Василий Карпеевич триумфально вернулся в родную деревню, однако жена его не дождалась…
Примерно за год до возвращения мужа, зимой это было, Евдотья отправилась к проруби бельё поласкать. Дело вроде и привычное, а всё же каждый раз настороже быть необходимо. Так задумалась она о муже, от которого давно весточки не поступало, да под лёд и соскользнула. Как только оказалась Евдотья в ледяной воде, тут же у неё руки ноги онемели, пальцы, словно в дугу скрутило, сознание гаснуть стало. И закричать сил нет – от холода дыхание парализовало. Одну только мысль морозная стихия отнять не смогла – о муже. Как подумала Евдотья, что своего Василия больше не увидит – во всю мочь закричала, а невдалеке как раз деревенские проходили, спасать бросились, насилу вытащили. Вроде и жива осталась, а всё же застудилась, по всей видимости, сильно. И через пару месяцев от горячки стаяла.
Вернулся Василий в деревню, а там ему только могилку показали, ещё тогда кресты ставили без фотографии, понятное дело. Сильно он горевал по Евдотье, да только где ж одному мужику с хозяйством управиться, а через год ещё и родственники тоже укорять стали, так и пришлось ему второй раз жениться.
Вторая жена, Тамара её звали, доброй и хорошей хозяйкой пришлась, она и родила Василию семерых детей. Сам он человеком стал уважаемым, а от председательской должности всё же отказался, продолжил муку молоть, как деды его. И вот произошёл с ним случай такой, лет через десять после возвращения, в один поздний августовский вечер.
Мельница Василия располагалась в нескольких километрах от деревни, за полосой леса, которая разделяла посёлок и тянущиеся к западу пшеничные поля. Лес огибала просёлочная дорога, на которой и располагалась деревня, так что путь к мельнице проходил по полукольцевой траектории. Однако была возможность проехать и напрямую. Через лесные заросли тянулась узкая петляющая колея, ездить по которой было тяжело даже налегке. Кругом сплошные ухабы, корни деревьев, выпирающие из-под земли, глубокие лужи, долго не просыхающие после дождя, и прочие особенности ландшафта. Лошади неоднократно теряли здесь подковы, а телеги ломались.
В тот вечер Василий с помощником задержались на мельнице допоздна. Дело известное, август, уборка яровой пшеницы в разгаре, самая загруженная пора. Помощник явно был недоволен задержкой и куда-то торопился. Заперев мельницу и погрузив последний мешок с мукой на телегу, он заявил, что в деревню возвращаться не будет и переночует в соседней. Василий только усмехнулся ехидно да рукой махнул, известное дело, зачем молодой парень в соседнюю деревню на ночь глядя бегает.
К тому времени стемнело уже полностью, ночь светлая, звёзды небо обсыпали, а воздух теплый и аж дрожит. Поправил Василий вожжи, хомут, забрался на телегу и стал раздумывать, как ему ехать. Направиться по объездной дороге, долго выйдет, только через час, а то и более дома будет, да тут ещё недавно разговор был, что девки вечером за лесом вой слышали. Поехать напрямки через лес, тоже не складно выходит, аккуратность нужна, тем более телега мешками загружена, сломаться может. Думал он так и вдруг вспомнил, что сегодня за весь день и куска хлеба съесть не успел, такой его сразу голод обуял, аж живот стиснуло. Как представил Василий, что ему до горячей похлёбки больше часа по дороге добираться, тут же решился через лес ехать.
До границы леса рукой подать было, быстро добрался, ну а далее скорость сбрасывать пришлось. Как въехал в лесной массив, сразу потемнело, звёзды и луна сквозь кроны сосен едва виднеются, колеи почти не видно. Однако лошадь эту дорогу знала хорошо, шла ровно, в нужных местах притормаживая. Едет Василий потихоньку и вдруг вспомнилось ему, что эта просека близь деревенского кладбища пролегает, хотя и не пересекает его, а всё же с колеи по левую сторону памятники разглядеть можно. Сам-то он коммунистом был, а всё же жутковато ему сделалось, кладбище старое, дедовские байки на ум приходить стали. Ну и ситуация к тому способствует, ночью по лесу один едет, луна из-за веток едва виднеется, за каждым деревом страхи ночные мерещатся, а до дома не близко – минут пятнадцать или двадцать.
Через несколько минут доехал Василий до погоста, последние захоронения уже и вовсе от дороги близко – памятники в виде металлических обелисков, увенчанных красными звёздами. Тут и вспомнилась ему Евдотья, как они детьми будучи, в этом лесу в прятки играли, а могилка её на этом же кладбище с другого краю теснилась. «Спокойного сна тебе, Евдотьюшка», – подумал Василий, и лошадь ускорил. Проехал он памятники, далее колея прямее пошла, а ему всё равно на душе не спокойно, ветер ещё поднялся и недобро так завывать стал и деревья раскачивать. Так ещё какое-то время прошло. И вот чувствует Василий, как взгляд за спиной чей-то… оглянулся резко – нет никого. «Перетрудился, видать, – думает, вот и кажется». Только вперёд посмотрел, а за спиной голос, звонкий, женский:
– Здравствуй, Василий Карпеевич!
Замер Василий, холод по его телу пробежал, понять не может, кому это в ночную пору через лес идти понадобилось. Какую-то секунду колебался он, а затем резко обернулся. Глядь! На возу фигура сидит, женская, по виду, в сарафане новом, а на голове у неё венок, на вид, как из осоки сплетённый, и волосы распущены. Онемел Василий, слово вымолвить не может, как подевались все слова куда-то, только лепет один из уст выходит. Откинула фигура голову, и видит он, что это жена его первая Евдотья! Сколько длилось оцепенение, Василий и сам впоследствии рассказать не мог, да только ударило его в голову, что не живой это человек, да как закричит он: «Уходи! Уходи отсюда! Не место тебе здесь!» А фигура ему на это и отвечает:
– Что же прогоняешь меня, Василёк ты мой? Аль другую нашёл?
Тут у Василия, как прилив сил обозначился, схватил он хлыст, да что было сил ударил по фигуре наотмашь. А у самого мысль пронеслась, мол, разве можно видение ударить, да только видит, что плеть, как по твёрдому, ударила и сквозь не прошла.
– Драчливый ты стал, Василий Карпеевич, неужто жена новая с тобой не ласкова? – говорит фигура, словно бы и удара не почувствовав.
Тут уж понял Василий, что беда. Стал кричать, чтобы убиралась, да плетью махать. А коль скоро эффекта от этого не было, набрался храбрости, вскочил с дрожек, метнулся к фигуре и ногой её в грудь толкнул так, чтобы с воза слетела.
Тут и впрямь фигура с телеги повалилась, только и видел Василий, как пыль под телом вздыбилась, рванулся он к поводьям и лошадь в галоп пустил. Гонит лошадь, об опасности ухабов и думать позабыл, мысли все спутались, одна только в голове осталась, как бы поскорей домой добраться, а тут снова голос:
– Греет ли постельку тебе супруга твоя? – смешливый такой голос, словно издевается.
Оглянулся, а фигура та на прежнем месте, волосы с лица отбросила и улыбается.
– Пошла вон с воза! – закричал перепуганный путник и прежним манером подскочил да ногой пихнул. Упала она на дорогу, словно и не было.
Едет Василий дальше, сердце колотится, руки не слушаются, а тишина такая хрупкая, назад оглянуться страшно. Кажется, вот-вот эта фигура из-за деревьев впереди воза выскочит, дорогу перекроет, тогда и конец всему.
– Ладно ли тебе с ней приходится, не сварлива ли попалась? – вновь тот же голос позади раздался.
Тут уж у Василия как будто помутнение случилось, прыгнул к фигуре, откинул с телеги и давай кобылу что есть силы вперёд гнать, в глазах потемнело, и времени счёт сбился.
Как вспоминал дед Василий: раз пять, а то и шесть он Евдотью с воза спихивал, а всё ж таки доехал до дома.
У околицы жена Тамара его встречает, видит, на муже лица нет, весь бледный и руки ходуном ходят. Спустился он с телеги, еле на ногах держится, слова вымолвить не может.
– Что с тобой? – спрашивает Тамара.
А Василий, как дар речи потерял, смотрит вокруг и понять ничего не может, дышит только тяжело. А тем временем жена на телегу глянула и спрашивает ошарашенным голосом:
– Вася! А где же мука-то?! Ограбили тебя, что ли?
Осмотрелся он и видит, воз-то его почти пустой, мешка три или четыре на телеге осталось. И то один на половину разошелся. Тут только у него в голове и прояснилось! Понял, что это он не призрака, а мешки с воза спихивал, да как давай Василий матом ругаться, только разве этим делу поможешь.
Как только заря забрезжила, поехал Василий за мешками, что были разбросаны по лесной просеке, несколько и вовсе найти не получилось, а которые нашлись, в основном порванные оказались, много тогда добра пропало.
Случай этот по-прежнему в семье хранится, да и сам дед Василий любил вспомнить его за рюмкой водки. Однако зла на свою умершую жену никогда не держал. Так он говорил:
– Пошутила, мол, она, в ладное время пошутила. Тогда это мои мешки были, а коли бы года три спустя пришлось, после коллективизации, если бы я тогда колхозные мешки потерял, так это бы мне смертью грозило…