Погибший отец приходил после смерти

Старенькая соседка из нашего дома поведала моей маме, что когда пришла похоронка на отца, ей было 4 годика. У неё была сестра, постарше на три года. В те военные годы люди на заводах работали по полторы-две смены. Мать приходила домой только ночевать, валилась с ног. Дома накапливалась грязная посуда, кастрюли, а мама мыла их пару раз в неделю, сама же находила силы только на приготовление пищи. Так вот, в один прекрасный вечер мама приходит и спрашивает: “Зачем же вы сами мыли посуду? Вы ж не умеете, перебьете все!” А дети отвечают: “Мама, а это не мы, это папа помыл!” Мама чуть со стула не свалилась! “Ах, вы, врушки такие! Ишь, чего придумали, ничего святого нет для вас!” Тут девочки и рассказали ей, что никакие они не врушки, что днем позвонил в дверь папа, они увидели его в глазок и сильно испугались, им стало страшно, ведь мама говорила, что он убит, а он все звонил и звонил. Но папиного гнева боялись, видно, больше. Короче, пришлось впустить. Папа зашел молча, младшую сразу на руки взял, носил по квартире (точь в точь, как делал всегда это при жизни), но ей было дико страшно, она сидела на его руках вся съежившаяся (маленькая, а все-таки понимала, что тут что-то не так!). Когда он ее носил и проходил мимо старшей дочки, то старался ее ущипнуть (именно так он с ней поступал и при жизни). Потом он пошел на кухню, убрался там и перемыл всю посуду. За все время не проронил ни слова. После этого открыл дверь и ушел.
Мама, выслушав девочек, залилась вся слезами. Сказала – бедный ваш папочка, как же он жалеет вашу устающую маму, если даже с того света приходит помогать! Мама рыдала, хотя сама никак не могла объяснить случившееся. Ошибки же быть не могло, папа действительно был убит и захоронен, были свидетельства очевидцев, близких их семье людей. А спустя несколько дней, когда вновь накопилась посуда, папа снова пришел и снова носил младшую на руках по квартире, старшую щипал и потом прибирался на кухне. И снова ничего не говорил. Если девочки что-то спрашивали, то он только молча улыбался. Его визиты повторялись время от времени, уже нечасто, но всегда в отсутствии матери. Девчонки тряслись от ужаса, им всегда почему-то было страшно. Но тем не менее всегда его впускали, не могли ослушаться родителя.
А спустя какое-то время рано утром по их улице шли демобилизованные раненые солдаты, то ли их привезли откуда-то, не помню точно, но помню, что их много было, и все они в ужасном состоянии – настоящие скелеты, грязные, жутко изможденные (может, это были освобожденные из плена или концлагеря, просто девочки толком не поняли или забыли со временем), помнят только, что женщины из разных домов разбирали их к себе на побывку, вышла и их мать тоже, и ее внимание привлек самый последний солдат, он из всех был самый-самый несчастный, весь перебинтованный, но самое главное – все были в сапогах, а он – вообще босиком. У нее аж сердце защемило. Мама подбежала к нему и повела в свой дом, первым дело вымыла его, перебинтовала, накормила, уложила отдыхать, постирала его одежду и ушла на работу. Следующим утром он должен был уходить. Мама дала ему в дорогу хлеба, но самое главное – отдала ему папины сапоги, которые держала как память об отце. В ближайшую же ночь она увидела покойного мужа во сне. Он ей сказал всего одну фразу: “Вот теперь я спокоен!”
С той поры визиты покойного прекратились.