Поведал мне историю эту знакомый один. Приврал, наверное, для выразительности, не без этого, но впечатление произвел…
Лет десять назад занесло рассказчика в глухую деревеньку в Саратовской области. Родня у него там дальняя, кажется…
Завели как-то вечером разговор про дом соседский, заброшенный. Вид у покинутого жилища был неуютный, сиротливый, а в быстро надвигающихся сумерках даже страшноватый: покосившаяся дверь, стены в трещинах, в палисаднике – бурьян в человеческий рост. Понятно, давно никто не живет. Парень-то думал, что обычное дело – в город хозяева сбежали, мало ли таких брошенных хибарок по деревням, оказалось – совсем по-другому…
Сразу после войны дело случилось. Вдова здесь жила. Муж ее и сыновья старшие на фронте сгинули, только дочка одна и осталась. Верка, дочка-то, как раз на выданье, да где же кавалера сыщешь? Самые красивые девки, и те незамужние ходили – из сельских женихов единицы вернулись. Этой повезло – посватался один из местных, Николай. Он по ней и раньше сох, только девчонка в его сторону даже глядеть не хотела, все заморышем звала. А заморыш-то с войны совсем другим воротился, возмужал, грудь в орденах, таким орлом глядит, любая гордилась бы, эта же только фыркнет свысока, а то еще и на смех ухажера подымет. Он, может, ей и нравился, да попробуй-ка, покажи склонность, вмиг засмеют, задразнят деревенские.
Так почти целый год и пролетел: настырный парень за ней по пятам, она от него – бегом. Сговорились, наконец, свадьбу на осень назначили. Жених с невестой счастливые, все в обнимку, бродили, наглядеться друг на друга не могли, да недолго.
На сенокосе пожаловался Николай, мол, голову напекло (день жаркий был), пойду, искупаюсь. Вот и окунулся – даже тела не нашли. Омутов в реке много, течение сильное, дно каменистое…
Правда, языкастые сельские кумушки поговаривали, мол, раздумал Колька жениться, вот и сбежал. В лицо девчонке посмеиваться стали.
Месяц полтора, два ли, пролетело, снится Верке сон, что сидит ее Николай на берегу, на воду глядит, а вода черная, бурлящая. Бросилась к нему: «Ты чего меня позоришь, замуж звал, а сам прячешься!». Помолчал он немного, потом, не оборачиваясь, так тихо, жалобно, как будто прощения просит: «Вера, ты не переживай, свадьба будет, обещаю. Приходи к мосту завтра, как стемнеет, поговорим». Ухватила его девчонка за плечо, чтоб в очи бесстыжие глянуть, и отпрянула – лицо у жениха распухшее, омертвелое, глаза закрыты, губы синие беззвучно шевелятся…
Весь день девка, словно в тумане, ходила, не выдержала-таки, подружке про сон рассказала, а подружка – Колькиной матери. Та, баба суеверная, как услышала – сразу в рев: «Это он, сердечный, знак подал, где искать надо!». Побежала, все село на ноги подняла. Охотников лезть ночью в холодную воду особо не было, так женщина последнее посулила, только сыночка, мол, найдите. Понырял народ в указанном месте, да и разошелся ни с чем, только двое самых стойких, до самогона охочих, остались на свою погибель. Одного потом у соседней деревни с пробитой головой выловили, а второй у моста на мелководье в водорослях запутался, потонул.
Старухи деревенские шептались, что покойник их забрал. Да разве их слушали тогда? Времена другие были. В нечистую силу и выходцев с того света мало кто верил, все больше в светлое будущее, но Верке мать строго-настрого запретила из дому вечерами выходить. Чего ж хорошего – утопленник позвал, до реки – рукой подать, сразу за огородами начиналась. А береженого, как известно, Бог бережет!
Только на том дело не окончилось. Вновь Верке суженый во сне привиделся. Стучит в ее окошко, как раньше: «Чего ж ты сама не пришла-то? Прислала каких-то!». И впрямь от стука девчонка проснулась. Подошла к окну, а выглянуть робеет, жутко ей. Осмелилась, наконец, отдернула занавеску, увидела только, как рука чья-то по стеклу скользнула…
На этот раз только матери своей девушка про увиденное поведала. Значения особого не придали, в конце концов, может, это соседи стучались или ребятишки шалили. А на душе все равно тревожно…
С очень неспокойным сердцем отправилась мать из дома – тетка ее родная в соседнем селе заболела, ну, как не навестить. Веру пришлось дома оставить, хоть и крохотное, но хозяйство имелось, его-то не покинешь надолго…
Страшновато девчонке одной в пустом, гулком доме – темнеет рано, осень же, так она подружек нагнала к вечеру, все веселее. Как назло, еще ледяной дождь хлынул стеной – в двух шагах ничего не видно, ясно стало – до утра задержится родительница.
А девчонкам того и надо – шутки да смех у них, а пуще всех хозяйка раззадорилась, ровно и беды у нее не было. Раз – в дверь постучали, потом еще. Одна из хохотушек: «Это за мной, – говорит, – Тамарка, сестра, прибежала». И скок – в сенцы, дверь отворить. Верка шаль накинула да за ней следом – гостью припозднившуюся встречать…
Нет и нет чего-то их, нет и нет. Вышли девушки посмотреть, куда ж запропали-то. Видят: дверь настежь, дождь так и хлещет, с улицы холодом тянет – всю избу выстудили, но, ни Веры, не видно, ни гостей. Только в углу вроде скулит кто-то. Пригляделись, а это та, что первой выбежала. Скукожилась вся, глаза безумные, зуб на зуб не попадает. Стали девчата ее спрашивать, чего случилось, а она только плачет да на дверь указывает…
Через пару дней вроде отошла, заговорила. «Дверь я, – рассказывала, – отворила, а темно, дождь так и льет, и не разглядеть, кто явился. Хотя понятно, что не Тамара, слишком уж фигура высокая. А человек не входит, поздоровался лишь, по имени меня назвал и хозяйку спрашивает. И голос такой знакомый. Батюшки-святы, голос-то Кольки покойного! Тут и Вера сама выскочила. Хотела, крикнуть, предупредить ее, чтоб не выходила, а она за порогом уж стоит, руку незнакомцу подает…»
Не поверили ей, всей деревней решили, что умом девчонка тронулась, дурочкой все дразнили…
Только странное дело, Верку-то так больше никто и не видел, только шаль ее нашлась, там, где огороды к Хопру спускаются…
А вдова, мать Веркина, лет через пять умерла, перед смертью говорить стала часто, что голос дочкин с реки слышит вечерами…