Смерть, где твое жало?

Когда мне случалось сталкиваться с Зоей на территории Храма, я всегда внутренне сжимался, ожидая от нее какой-нибудь очередной неприятности. Эта старушка преследовала меня, с каким-то ничем для меня тогда необъяснимым постоянством.
Даже, когда она увидела меня впервые, она тут же направилась ко мне, и сделала то, что она продолжала делать со мной потом едва ли не при каждой нашей с ней встрече в течении полутора лет.
Завидев меня, она, хотя и не всегда, но как обычно, могла даже издали изменить траекторию своего движения и начинала подходить ко мне, заметно и намеренно ускоряя свои старческие шаги. Подойдя ко мне, она всегда довольно сильно толкала меня в грудь и говорила всегда одни и те же слова.
– Ты что здесь стоишь?! Уйди отсюда.
Продолжалось это достаточно долго. На улице, в Храме, на службе, все равно, где. Одним словом – везде. Зоя была вообще немного странный человек.
Однажды, во время общего соборования, в единственно тогда действующем Храме большого многотысячного города, как это обычно в те времена и было, народу на соборование собралось около нескольких сотен человек. Зоя на этом соборовании вела себя, как мне тогда думалось, несколько вызывающе и, даже можно сказать, совсем не благоговейно , по-отношению к совершающемуся Таинству.
Она, в течении всего чина службы, около четырех или пяти раз, подходила к моему духовнику, читающему вслух записки со списками соборующихся, и громко, на весь Храм, гневно спрашивала.
– Это что еще такое?! Почему меня сюда не записали?
А старый, с уже изрядно побелевшей бородой, отец Федор, показывал ей записки, не менее громко отвечал.
– Как нет, Зоя. Смотри вот ты.
Старушка стояла и, не успокоившись этим, громко и на весь Храм продолжала настаивать.
– Нет. Меня здесь нету. Меня забыли написать.
Отец Федор продолжал громко возглашать имена всех тех, кто находился на Таинстве соборования. Зоя не уходила. Наконец о. Федор находил в записке имя Зоя, и громко, на весь Храм, говорил ей.
– Смотри, вот твое имя. Видишь? Здесь написано, – и громче прочих имен возглашал,
– Зоя!!!
Вредная старушка не унималась.
– Нет. Меня здесь нету.
Это повторялось несколько раз. В эту, казавшуюся совершенно неуместной во время торжественной Храмовой службы, шумную сцену никто не вмешивался. Все семь Священнослужителей помазывали народ, совершенно спокойно. Никто даже и движения не сделал, чтобы усмирить неспокойную старушку. Когда же Зоя громко и недовольно вдоволь наворчавшись, возвращалась в общий соборный круг, она, как и обычно, не забывала подойти ко мне и, толкнув меня в грудь, сказать неизменное.
– Ты что здесь стоишь?! Встань в другое место.
Мне даже пришлось уйти от нее подальше, сменив место в общем круге.
Потом уже, в последующие встречи со мной, она уже стала совсем немногословной, а только лишь замахивалась на меня своим старческим кулачком и говорила самое краткое.
– У!!!
Я без слов все понимал, и, как обычно, поспешно ретировался. Когда бы я не встречал старенькую Зою, она неизменно вызывала во мне чувство обеспокоенности, что мне опять от нее «достанется».
Но не все так просто в этом мире. Зоя мыла полы в Храме, и ей за этот нелегкий труд платили какие-то денежки. Совершенные гроши по тем временам. Получив эти деньги, Зоя прижимала их к груди и, выйдя из канцелярии, шла с ними по Храму, навстречу ей шел в тот момент настоятель Храма, архимандрит Е.
– Зоя! – грозным голосом сказал ей о. Е. – Опять ты все свои деньги раздаешь?! Оставь себе хоть немного!
– Нет, батюшка. Не раздаю.
Но в итоге, раздавала все до копейки в этот же день.
Иногда Зоя подходила ко мне, но если рядом со мной находилась моя супруга, то Зоя, обычно, меняла свою тактику и не била меня, как обычно, а говорила со слезами в голосе.
– Помолитесь за меня. У меня голова сильно болит.
Она говорила об этом часто, но я не помню случая, чтобы я воспринял эти ее слова всерьез. Зоя, которая шпыняла меня на каждом углу, где только могла меня достичь, мною всерьез не воспринималась. Я попросту боялся ее и старался всеми для меня доступными способами всегда держаться от нее подальше.
Однажды я пришел в церковную столовую покушать. Сколько себя помню на этом приходе, в очень маленькой столовой огромного собора почти всегда было довольно людно. А тут захожу, и никого! Ни одной души… Только лишь во главе стола, на самом почетном месте, сидела… Зоя.
Увидев ее, я заметно скис. Ну, думаю, «сейчас опять достанется, да еще и в столовой, сразу уйти-то даже, и то не удастся». Но делать было нечего, раз пришел, надо было садится за стол.
Я подошел к аналою и привычным движением взял в руки поминальные записки. Вот тут-то со мной и произошло то чудо, о котором я не смогу теперь уже забыть никогда.
Неожиданно для себя, я вдруг почувствовал, что я мысленно поминаю каждое имя не просто со вниманием, а так – как будто каждая поминаемая мною душа, мне в этот момент вдруг стала роднее и ближе, даже и самых ближних моих родственников.
«Надо же», подумал я про себя, «никогда так не получалось молиться, как сегодня».
Вдруг, как гром среди ясного неба, я услышал голос Зои.
– Хорошо молишься.
«Стоп», подумал я про себя, «а откуда она знает, что я хорошо молюсь, когда она даже и лица-то моего не видит? Я же к ней вообще спиной стою». А она вдруг таким уверенным и спокойным тоном.
– Хорошо молишься.
Внутренне я сразу же насторожился, но вида не подал. Молча подошел к окошку раздачи, взял свой суп и сел за стол несколько подальше от Зои, и начал есть.
То, что произошло дальше, невозможно описать никакими разумными словами.
Зоя, очевидно, сильно юродствуя, вдруг начала скороговоркой, очень поспешно и быстро, с неподражаемо детскими интонациями, говорить:
– Когда я была маленькой. Мне было только восемь лет. А у меня родственники. Так водку пили, так пили… Сильно пили… Раз так напились, что воткнули мне топор в голову, и выкинули меня на улицу, на мороз, в сени, подыхать. А я лежу с топором в голове. По самый обух топор в голову засадили!!! По самый обух!!! Они думали, что я умерла. А я не умерла. Я лежу в сенках и пою. Хотя и мороз на улице был, а я все равно пою. Псалмы пою, а меня никто не учил… Меня Бог научил… Лежу я и пою псалмы. А родственники то мои, как услышали, что я псалмы пою, и что меня никто не учил – так еще больше стали водку пить… А псалмам-то меня никто не учил…
Я, в полном смысле слова, остолбенел.
Ясно понимая всю необыкновенность происходящего и помня то, как Зоя прочитала мое внутреннее состояние, как открытую книгу, когда я пол минуты назад стоял у аналоя, я про себя подумал.
«Ну ладно. Псалмы ей Бог открыл, как поются, Мария Египетская, к примеру, тоже неграмотная была, однако цитировала Святое Писание. Но чтобы восьмилетняя девочка, выброшенная на мороз (дело происходило в одном из Храмов Сибири), с топором в голове, да еще и «по самый обух!!!» живой осталась?! Это невозможно! Уж что-что, а медицину я немного знаю. Живым при такой травме не должен бы остаться никто, и тем более ребенок». Вслух я ничего не сказал. А только лишь подумал.
Зоя мне тоже ничего не сказала. Но то, что она сделала, осталось в моей памяти глубоко врезанным на всю оставшуюся жизнь. Она просто сняла с головы свой платок, скромно и неторопливо сложила его на своих руках кружочком, завязала концы платка руками и опять надела его на голову – то что я в это время увидел – повергло меня в полный шок.
Я увидел ее голову. Голова ее очень напоминала своим видом разрезанное пополам яблоко, когда-то давно раздвинутое ударом топора «по самый обух», да так и не сумевшее соединиться… Было такое чувство, что я смотрю сквозь широко раскрытые створки черепа Зои, на ее ничем не защищенный сверху головной мозг. Кожа, от старой раны, была настолько тонкой и прозрачной, что я без всякого труда, ясно и отчетливо успел разглядеть великое множество голубоватых тонких венозных сосудов. В яму, которая была на верху ее головы, я мог бы без труда вложить целиком всю свою ладонь…
Не помню, как я доел свой суп и, глубоко потрясенный случившимся, вышел из церковной столовой в полном смысле слова вне себя… В моей голове стояла тогда весь тот день только одна единственная мысль.
НАСКОЛЬКО ЖЕ ВСЕМОГУЩ БОГ!!! Да с Таким Богом даже и сама смерть-то страшна нам, Православным, не должна быть! Ты же смотри, какое чудо!!!
Одним словом, скучно мне в этот день уже точно не было. Стоило бы, наверное, и жизнь прожить, чтобы вот так вот запросто, воочию, увидеть самое настоящее чудо – подобных которому даже в древних житиях Святых-то сряду не прочтешь. Я был под очень сильным впечатлением от увиденного и услышанного в этот день.
Когда я рассказал об этом случае своему духовнику. То убеленный сединами маститый протоиерей о. Федор почему-то очень внимательно и продолжительно на меня посмотрел, после чего, с задумчивым видом, сказал.
– Я исповедую Зою уже двадцать восемь лет, и она мне об этом никогда ничего не говорила. А тебе почему то сказала. Почему?
Я молчал. Мне нечего было ему ответить.
Когда же мы с женой решили уйти в монастырь и посвятить всю свою оставшуюся жизнь Богу, то Зоя встретила мою жену, заставила ее проводить себя до дома, и передала мне на дорогу в монастырь – один рубль.
Воистину непостижимы для нас Господи все глубины путей Твоих!!!