Смерть мамы

Приветствую всех на этом сайте.
Воодушевившись тем, что моё первое творение про свекровь было большинством неплохо оценено, решила рассказать про смерть моей мамы.
Мой отчий дом был в посёлке Тихоновка, названный так в честь помещика Тихонова.
Выйдя замуж, я ушла жить к мужу, в другой посёлок, а в Тихоновке остались мама и папа. Дом был типичный для этого посёлка: деревянный, обитый дранкой и оштукатуренный. В доме четыре комнаты, веранда и кладовка. С ранней весны мама начинала кухарничать на веранде. Это было удобно, потому что в кладовке стояла газовая печка допотопного года выпуска с двумя конфорками. Дома она не помещалась, да и там, в основном, готовили на печи. Не шикарный дом, такой, как у всех в посёлке. Папа сам его построил и этим очень гордился.
Мама моя была диабетиком. Каждое утро она, просыпаясь, сначала делала себе в живот укол инсулина, а потом уже шла завтракать. Это было уже рутиной и продолжалось около двадцати лет.
Диабет у неё наследственный. Её младшая сестра, Светлана, была таким же диабетиком и работала медсестрой. Медицину Светлана любила и мою маму часто консультировала по этой части. Она научила её делать самой себе уколы, правильно набирать инсулин, потому что он был разного вида. Научила хранить шприцы в специальном патроне со спиртом…
Светлана приходила часто, и её приход был не тем редким визитом, когда встречают долгожданного гостя и накрывают на стол, а уже само собой разумеющимся.
Пока моя мама работала, её здоровье держалось на одном уровне. А потом она попала под сокращение.
Она осела дома, и поначалу ей это нравилось, даже несмотря на то, что это были девяностые, продуктов для должного поддержания диеты для диабетиков в магазинах днём с огнём не сыщешь. Недаром есть поговорка: “Спорт и диета – враги диабета”.
Вот, малоподвижный образ жизни и отсутствие диетических продуктов подорвали и без того слабое здоровье мамы. Её организм стал похож на ветхую тряпочку: в одном месте латаешь – в другом рвётся.
Она стала жаловаться на сердце, мол, оно трепыхается, вдохнуть бывает тяжело. Потом живот стал непропорционально вздутым. И грудь. Потом стали отекать руки и ноги. Почки отказывались работать. Когда жидкость стала подыматься в голову, она умерла.
За дня три до смерти мама сидела на веранде у окошка и в какой-то момент заплакала. Я как раз была у неё и спросила:
– Что случилось? Почему плачешь? Умереть боишься?
Не знаю, что меня дёрнуло за язык. Но она как будто ждала этого вопроса.
– Да, – говорит, – боюсь.
Я её погладила по спине успокаивающе и говорю:
– Не бойся, ты не умрёшь.
Надо сказать, что я действительно не верила, что она умрёт. Ведь она до последнего сама вставала в туалет, могла дойти до кровати… По-моему, тогда умирали те, кто вообще безнадёжен: лежит и «ходит» под себя.

Несколько раз случалось что-то странное и необъяснимое. Мой папа частенько отдыхал на веранде. Там стоял старенький диван, который он перетянул и отремонтировал, и папа после работ в огороде, ожидая, когда закипит вода для какого-нибудь блюда, ложился на этот диванчик и дремал. К тому же у него ночи были бессонные, потому что он ухаживал за мамой.
Как-то раз в такой полудрёме, приоткрыв глаза, он увидел перед собой ноги маминой сестры Светланы. Она его потеребила за плечо, вот он и проснулся. Ему лень было подымать голову, и он видел перед собой только её ноги и сумку, которую она держала.
Поняв, что Светлана пришла проведать сестру, папа просто махнул рукой в сторону двери в прихожую, мол, она там! “Светлана” молча открыла дверь и зашла в дом.
Позже отец у Светланы спросил:
– А как ты ушла, я не видел? И собака что-то не лаяла…
Оказалось, что Светлана и не приходила. Она просто не могла прийти, у неё было дежурство!
Отец не мог поверить. Он в деталях описывал ей туфли, которые видел у “Светланы”, и сумочку, которой та кокетливо покачивала… А она уверяла его, что таких туфель у неё нет и никогда не было, как, впрочем, и описанной сумки.
Эта загадочная женщина в облике Светланы приходила ещё пару раз. И каждый раз отец на её уловки. Он отчётливо слышал, как закрывалась за ней дверь в прихожую, слышал её лёгкое покашливание, боковым зрением замечал туфли и всегда был уверен, что это Светлана пришла к сестре проведать.
Позже мы поняли, что это смерть.

Был четверг, и я приехала на велосипеде проведать маму. На дворе стоял конец апреля, яблони перед домом дурманили воздух своим ароматом, к которому примешивался запах буйно цветущей черёмухи. В такой солнечный день пьянящей весны с молодой травкой в палисаднике казалось, что ничего плохого просто не может произойти!
Приехала и моя сестра с дочкой. Папа возился в огороде: поливка, прополка…
А мы с сестрой приготовили обед, поставили чай и, между делом, пока одно закипает да другое варится, наскоро прибрались и протёрли пол. Я периодически заглядывала к маме в комнату.
Она к тому времени чаще сидела в спальне, которая в пору моей юности в этом доме была моей комнатой.
Я попробовала накормить маму, но она не смогла проглотить даже ложку супа. Она спросила, кто там в комнатах ходит, услышав шарканье веника. Я сказала, что Лена тоже пришла, имея ввиду сестру. На что мама удовлетворённо кивнула и сказала:
– Это хорошо, что сегодня все мы вместе.
А потом началось что-то странное: её лицо стало корчиться в судорогах, и она стала разговаривать на непонятном языке. Было впечатление, что она видит то, что нам с сестрой неведомо. Это странное бормотание чередовалось с вполне себе внятными словами, обращёнными, видимо, к нам:
– Сейчас, сейчас… сейчас, сейчас.
До меня не доходило, что это была агония. Я такое видела впервые. Да и вообще, никто из близких ещё не умирал у меня на глазах. Да и не знала я, что смерти предшествует всегда эта самая агония!
– Что “сейчас”? – спросила я маму, теребя за плечо. И тут она, отвлекшись от своего бормотания, вполне осмысленно мне говорит:
– Я потом тебе что-то скажу…
Это “что-то” она мне сказала через месяц после своей смерти, во сне, когда звала меня с собой. Я отказалась и даже обиделась. Помню, во сне я ей так и ответила:
– Нет! У меня сын! Я хочу видеть, как он растёт. Я хочу ходить по земле, ощущать эту землю под ногами, вдыхать лёгкими воздух… Я хочу жить!

Агония продолжалась довольно долго. Устав сидеть с ней на кровати и держать её, так как она тоже сидела, я уложила маму на подушки, подложенные ей под спину, а сама пошла на веранду выпить чаю и подумать. Неизвестно, о чём подумать, хотелось в тот момент просто отвлечься. Стало как-то грустно и тяжко.
Я медленно шла через гостиную, вышла в прихожую и направлялась к двери на веранду, как вдруг почувствовала, что за мной следом кто-то идёт. Этот кто-то был невидимый, но каким-то образом я знала, что он там есть.
Произошло всё в какие-то доли секунды: невидимый нагнал меня на середине прихожей и со всего маху воткнул мне в спину нож, прям между лопаток. Довольно крупный нож, тоже невидимый. Я не успела никак среагировать, а только тихо вскрикнула: “А-а-а!”. Меня отбросило от удара немного вперёд, но я удержалась на ногах. Тут же чувство ужаса и страха, что сейчас будет неимоверно больно, сменилось недоумением и любопытством. Больно не было. Хотя я отчётливо почувствовала, как невидимый нож входит мне в спину по самую рукоятку.
Увидев меня с ошарашенными глазами, сестра спросила, в чём дело. Я рассказала. Позже, когда я уже отошла от шока, она отметила, что я стала вдруг выглядеть спокойной и даже весёлой.
Когда собиралась домой, отец спросил, приеду ли я завтра. Я сказала, что приеду, только бы колеса на велосипеде не проколоть.
– Привези молока домашнего, – попросил папа. – Я ей суп молочный сварю. Да и простоквашу сделаю…
Через степь с соседнего посёлка на велосипеде ехала пятнадцать минут, и я тут. В то время у меня уже был маленький ребёнок, да и жила я тоже в частном доме, так что работы дома хватало.
А вечером разразился ураган! На дворе был конец апреля, и дождь лупил с такой силой, что сбивал лепестки с яблонь вместе с листьями. Гром гремел так, что уши закладывало, и с каждым ударом невольно приходилось приседать, потому что казалось, что и земля вздрагивает. А мне было так спокойно и весело, что я не замечала вокруг ничего негативного. Дождь меня веселил! Гром – вообще прикольно! В этот момент умирала моя мама.
Как сказал папа, она просто часто дышала, а потом перестала, всё. Он в горе крикнул ей:
– Не умирай!
Она открыла глаза и посмотрела на него в последний раз.
Утром, не предполагая ничего плохого, я приехала и привезла молоко. Отец сидел на веранде понурый и грустный.
– Я молоко привезла! – сообщила я сходу весело.
– А кому его теперь пить? – ответил папа.
– Как кому? А мама? Ты же просил… суп там сварить… – опешила я.
– Так ты что? Ничего не знаешь? – спросил он, печально глядя куда-то в сторону.
Я молчала.
– Умерла она, – сказал он и безразлично посмотрел на банку с молоком.
Я рванула в дом, папа следом, объясняя на ходу, что мне должны были сообщить, но по какой-то причине ни Светлана, ни сестра до меня не доехали.
В гостиной лежала мама. Я смотрела и не понимала, как такое могло случиться? Я всё смотрела и ждала, когда же слёзы горя накроют меня волной, но ничего не происходило.
Какая-то мистическая пелена окутала меня, и я на всё смотрела как будто со стороны: вот гроб привезли, обитый красным, вот её перекладывают, вот люди стали приходить, пришла бабушка, которая должна читать молитвы возле покойницы, сочувствуют все, тихонько утирают слёзы… На меня жалостливо смотрели и не трогали. Я оказалась словно вне событий. На всё смотрела абсолютно спокойно и просто ждала, когда всё это закончится.
В доме абсолютно не пахло покойником, и это было странно. Только перед тем, как опустить тело в могилу, чуть появился запах.
Когда уезжали с кладбища, я оглянулась. На своём бугорке земли стояла мама. Она сложила руки на животе, как обычно делала при жизни. Мне её хорошо было видно: в нежно-голубом костюме и платочке с сиренью, с церковной бумажкой на лбу, она смотрела нам вслед и прощалась. Как всегда, я знала, что, кроме меня, её никто не видит.
На следующий день отец должен был съездить и проведать её. Вроде так положено. Я поехала с ним, хоть у меня и была жуткая головная боль. Но маму я больше не видела.
Зато во сне она ко мне приходила целый год и всё тянула меня к себе. Я сильно болела и мужественно боролась со своим недугом. Я стала бояться ложиться спать, потому что знала, что опять увижу плохой сон, где будет она. Это меня озлобило и даже теперь, по прошествии восемнадцати лет, если вижу её во сне, веду себя очень грубо. Недуг я поборола, уехала в другую страну и родила второго сына. Светлана умерла два года спустя после мамы, тоже похожим образом. А папа прожил ещё десять лет и умер от рака крови.

Всё описанное – правда, пережито лично мной.