Это произошло в декабре 2009 года. Придя с работы, мы с мужем сели ужинать. Наша дочка Маринка есть не хотела, но после дня в детском саду хотела побыть с папой и мамой. И она собралась рисовать здесь же, на кухне. Чем бы дитя не тешилось, лишь бы не плакало. Я застелила кухонный стол газетой, достала краски, лист бумаги, кисточку. Мы с мужем ужинали и разговаривали, дочка стала рисовать. Изобразила солнце – желтый кружок, лучики, облачко. А потом посреди листа нарисовала … могилу. Полукруг холмика, длинный крест на нем и, как у православных крестов, планки поперек и под углом. «Что за черный юмор у тебя, Маринка!» – засмеялся муж, я спросила: «А что ты нарисовала?» Доча ответила: «Это такой крестик». На меня прямо холодком повеяло: почему могила, где видела. Очень уж реалистичным был рисунок 4-летнего ребенка. Пытаясь обратить все в шутку, я предложила доче сделать из крестика снежинку и сама зарисовала его линиями.
Но через день пришла беда. С обширным инсультом попал в больницу мой отец. Утром он ушел на работу, и его коллеги по работе рассказали нам, что папа был доволен жизнью и в хорошем настроении. По дороге домой ему стало плохо, и сотрудница, которая вышла с работы вместе с ним, вызвала «Скорую помощь». Еще через день отца не стало.
Папе было всего 55 лет и свою внучку Маринку он очень любил. О знаке (я считаю, что это был именно знак) я вспомнила только в день похорон – совсем вылетело из головы из-за переживаний. Может и хорошо, что он был не понят – нет ничего хуже, чем ждать беду, не зная, с какой стороны она придет. А может, я хотя бы лишний раз позвонила и поговорила с ним, ведь «Скорая» увезла отца уже без сознания, и в сознание он больше не приходил. Мы не смогли проститься и сказать, как любим его, и это терзает меня до сих пор.