В нашем городке полиция работает хорошо, в том плане, что сильнодействующие наркотики почти не найти, сажают за них на большие сроки, поэтому наркоманы у нас редкость. Беда в том, что многие считают, что лёгкие наркотики – не наркотики вовсе. Курильщиков здесь много. О том, насколько опасно курение якобы лёгких наркотиков, узнала я, когда лежала в больнице после операции. Рядом находился корпус психиатрической лечебницы. Небуйные больные гуляли в парке вместе с пациентами других отделений. Там были ребята, которых уже не лечили лекарствами, им оказывали помощь психологи, и курс лечения от привыкания к курению анаши длился порой по несколько месяцев. Лечились обычно добровольно, один парень рассказывал, что зависимость страшная и он до конца пройдёт курс реабилитации. Звали его Николай.
Мы с ним дружили, вообще там сдружилась почти вся молодежь. Тогда же одна молодая медсестра заметила, что я неплохо лажу с людьми, часто помогаю старикам и вполне могу подрабатывать сиделкой. Когда я выписывалась, она дала мне адрес, где я могла трудоустроиться, и сказала: “Лишняя копейка никому не помешает”.
Нанял меня мужчина, у которого неизлечимо болела жена. Иногда он забирал её домой, и ему нужна была помощь. Порой я сопровождала его с дочерью в психиатрическое отделение, где подолгу беседовала с Николаем и его другом Жорданом. Там я свела знакомство с женщиной, у неё был ребенок лет пяти, она показывала его фотографии и говорила, что сильно по нему скучает. Общалась я с ней довольно часто, никаких признаков болезни у неё не замечала. Её порой навещали престарелые родители.
Один раз я приехала и даже не успела зайти, как меня отвел в сторону друг Николая. Оказалось, что у Николая случился нервный срыв, он наорал на родителей несчастной женщины, которая так сильно скучала по ребёнку. Кричал, что они убийцы и он их ненавидит. Пусть они не думают, что ушли от ответственности, детоубийцы проклятые. Женщина тоже закричала: “Нет, нет, умоляю, верните мне малыша!” – и забилась в истерике.
Теперь главврач поджидает меня. Всё, что я успела сказать: “Николай совсем бессовестный. Но я-то здесь причем?”
И вот уже завидев меня, главврач потребовал немедленно явиться к нему в кабинет. Разговор был о нарушении врачебной тайны. У него было всё предельно ясно, что бы ни случилось: виновата я, во всём. Тот факт, что я понятия не имела, о чём он вообще говорит, не имел никакого значения.
Оказалось, что ребёнка у женщины нет, но он был. Она воспитывалась в секте, которую возглавлял её отец. Она убила своего сына, принеся его в жертву.
Я, мягко сказать, была в шоке.
Пережить содеянное ей не под силу, поэтому врачи, уже прописав её в психушке пожизненно, дают ей жить в том мире, где ребёнок жив.
Но я, мол, узнала обо всем и рассказала Николаю. Конечно это неправда. Откуда мне о таком знать?
Почему не заметила, что она слишком стара, чтобы иметь пятилетнего ребенка?
Невнимательность, моя невнимательность тому виной.
Благо кроме ненавидевшего меня главврача больше в мою причастность никто не поверил.
Николая повстречала я где-то через год после событий. Слово за слово, и он рассказал:
“По ночам я стал видеть странные сны, то будто я – это та женщина в детстве, участвую в каких-то церемониях, то издевательства отца сношу. Потом групповое насилие, уже в более старшем возрасте, затем беременную меня ставят в круг и обвиняют, что шлюха, какие-то сектанты в жутких одеждах и среди них мой отец. Потом мне стало сниться, что я маленький ребёнок, растущий среди людей, которые меня готовят к каким-то обрядам, и спрятаться можно только у мамы. В конце я – это она в трансе, и рядом отец, отдающий приказ своего ребёнка убить. И до потери рассудка звоню в полицию: “Я не хочу, не хочу, они его убили!”
Долго воспринимал все это как сон, даже не знаю, что на меня тогда нашло и почему я кричал, что они детоубийцы?
О том, что что-то подобное было, узнал у главврача, когда тот тоже пытался узнать, откуда у меня такая информация. Но про сны говорить не стал, я пришёл бросить курить травку и бросил. Зависнуть там я не хотел и молчал как партизан”.