Стоит начать с того, что мой отец – человек пьющий. Причём, пьёт он основательно, отец трезвый и отец пьяный – это два совершенно разных человека. Одна радость, что напивается папа в основном по праздникам. А если и напивается, то начинаются у него своего рода истерики, он в ВДВ служил, многие из его товарищей погибли во времена его службы, ну и порой начинаются у папы сеансы ночных завываний об усопших.
В ту ночь я долго не могла уснуть. Папа, я уже не помню, после какого праздника, снова напился, колобродил по всей квартире, он – человек тяжёлый, и шаги его ног подобны отбойному молотку. Выйти из комнаты и попытаться утихомирить его я банально боялась, вот и ворочалась, не в силах найти удобное положение, раздражаясь уже от каждого едва уловимого звука. Но вот наступил тот чудесный момент, когда из кухни не доносилось громких звуков, а я нашла удобную позу, завернувшись в одеяло, и постепенно я начала проваливаться в сон.
Тут-то до моего сонного сознания начали доноситься, как сквозь водяную толщу, всхлипы и какие-то слова. Я была на грани между сном и явью, когда перед моим взором начала обрисовываться невысокая фигура. Спустя долю мгновения, я увидела, кто это был. Покойный муж моей крёстной матери, дядя Олег (имя изменила, мало ли что, вдруг меня за разглашение потом покарают), и вежливо так попросил, чтобы я успокоила отца, потому что он, дядя Олег, захлёбывается. Сон как рукой сняло, я резко открыла глаза, словно только что не пыталась усиленно уснуть, и так и лежала, хило соображая, что же всё-таки произошло, в голове была каша, сердце билось сильно и громко, я вообще во время сна крайне уязвима, если попытаться меня резко разбудить, то можно добиться того, что я долечу до потолка. А ещё до моих ушей доносилось заунывное «Олег» в исполнении моего папы. Наверное, покойников нельзя долго оплакивать.
Я всё ещё не решалась выходить. И только когда с кухни послышался грохот, я вскочила с кровати, как ошпаренная, и побежала на кухню к папе, боясь, что он мог сильно травмироваться. Он лежал на полу, вероятно, приложившись головой о ручку выдвижного ящика, расположенного у самого пола. Но папа, пускай и с большим трудом, поднялся, в грубой форме отказавшись от моей помощи. Я, ничего не сказав отцу, быстро убежала в комнату и запрыгнула к себе в кровать, осознавая произошедшее. Страха не было. Вначале, когда я только проснулась, я была словно в какой-то тревоге и смятении, в полной дезориентации, без знания, что же делать. А в момент, когда я уже снова лежала в кровати, я чувствовала себя довольно хорошо, даже спать теперь уже захотелось.
Я и сейчас не рискую рассказывать об этом случае папе, не знаю, почему, но не хочется, язык словно не поворачивается. Но всё же хорошо закончилось, значит, и надобность в этом отпала, верно ведь?