Предыстория.
Жили у нас в доме два брата. Один – мой ровесник, второй – старше нас не помню на сколько лет. И вот, значит, у старшего любовь-морковь несчастная. А после несчастной любви у него возлюбленная и умерла. Ну, тот и вены резал, и вешался… Вообще это у него было периодически, – вроде сидит себе нормально, потом встанет и пойдет вены резать, или в окно прыгать.
История.
Стас сидел с друзьями на кухне и пил водку. То ли праздник был какой, то ли ещё что.
Раньше ведь дружили всем двором, кроме водки, пива и шмали ничего и не было. В общем, человек восемь-десять, всем весело, сидят байки травят да за жизнь беседуют.
Стас вроде нормально сидит, ржет со всеми, а руки под столом держит. Ну, тут смотрят, побледнел, и с благоговейной улыбкой под стол свалился. Ну, подумали сначала, что напился, а когда решили на диван переложить и стали поднимать, оказалось, что он себе вены вскрыл. Вызвали докторов, примчались, откачали. Понятное дело, что любовь всей юной жизни умерла, и жить незачем, всякое бывает. Это сейчас скажут, что, типа, е**н, или эмо какое, а тогда – нет, посочувствовали.
Через несколько дружных и веселых пьянок Стас с друзьями сидел на лавке во дворе, пил со всеми вровень портвейн, всё нормально было. Только вот сорвался вдруг с места и побежал. Быстро побежал, хотя и пьяный был. Друзья-то – кто под лавкой, кого-то тошнит в кустах. В общем, двое побежали за ним и его брат – Женька. Догнали только на кладбище, Стас, как оказалось, туда убежал. Разумеется на могилу к любимой. Ну, догнали его, в чувства привели, а он и не помнит ничего. Ни как бежал, ни зачем бежал, ничего вообще. Ещё удивился, мол, куда я пьяный побегу?
Как-то раз зашел я к Женьке, не помню зачем. Смотрю, окно разбито. Спрашиваю его, типа, это Стас? Ну, Женька кивнул. На обоях фееричными брызгами вырисовывалась психоделическая картина кровью. Как сказал Жека, это Стас сначала окно выбил, потом осколком вены резал, ну а потом сальто с четвертого этажа сообразил – и хоть бы хны.
Как-то встретил я Стаса, а у него рука левая в кровавых бинтах, спросил денег на лекарства. Показал мне руку, а на ней живого места нет. Черная, гниющая, покрытая шрамами и разошедшимися швами, кровоточащая рука. Гангрена. Ну, я ему сколько-то дал. То ли сотку, может больше, не помню, да и не важно.
Это мне Женька потом рассказывал и про вены, и про прыжки в окна, и про забеги на кладбище. На кладбище Стас бегал неоднократно, а потом ничего не помнил. Так же не помнил он и того, зачем в окна прыгал и вешался. Выглядело это, конечно, глупо, – его спрашивают, зачем, а он не знает.
Женька говорил, что с друзьями Стаса ездили к бабке какой то, ну та и поставила диагноз – земля зовет.
И в один прекрасный, солнечный день, дозвалась.
Стаса похоронили на том же кладбище, что и его любимую. Кто-то говорил мне, что он видел призрак любимой, и это она его звала к себе. Может и так. Иначе как объяснить то, что Стас практически ничего не помнил в припадках суицида? Вот такая вот любовь до гроба.