“Я у бабушки жил до 9 лет. Баба Христя (бабушкина кума) приходила к нам редко, и обычно по вечерам. Говорила она интересно, красиво и много. В очередной раз, когда она пришла, я начал вошкаться на теплой лежанке, говоря бабушке неправду, ведь надо было мне идти спать: – Я погреюсь, ба? Что-то замерз… – Так вот, не знаю кто, – продолжала баба Христя, – но Вальке (соседка Христи жившая одиноко в доме над оврагом) кто-то донес, что я нелестно отзывалась о ней, как о соседке и человеке. А было за что. В ее роду, говорят, все были ведьмы… А чего стоила ее бабка Лукерья! Все они занимались грешным делом: то корову обваляют, то свиней измордуют… И я стала замечать, что моя корова зорька стала беспокойной, меньше давать молока. А свиньи как замордовались… Тут резать уже пора, а они как селедки тощие, корм коту под хвост. А на кур в тот год стыдно было смотреть – все голые.
Долго я это терпела, а сама думаю, что надо что-то делать – но не придумаю. У других мужья как мужья, а я своему говорю: “Коля, проследи, хоть одну ночь не поспи”. А он мне: “Выдумываешь ты глупости, видишь, какой климат в глобальном масштабе стал – отсюда и все напасти”. А я: “Тогда сделай от нее хороший забор!”. А он: “Вот дура – новый железобетонный занавес хочет поставить, все это уже проходили”. Оно и правда: от беды не отгородишься, а во двор в деревне, что ветер – со всех сторон можно войти. В конце концов, моё терпение кончилось, и я решила сама Вальку на горячем поймать. Первое, что я решила, – корову ставить на ночь в коровнике, а не оставлять на улице. Оборудовала себе наблюдательный пункт, чтобы был виден весь двор и все входы на улицу, а главное – была видна дверь в коровник. Первые две ночи провела бесполезно. Думаю, еще одну ночку постерегу, и на этом закончу: может, напраслину на женщину наговаривают. На третью ночь решила днем отоспаться, и как только стемнело – заступила на свой пост. Ночь выдалась лунной, и все было хорошо видно. Только Шарик весело бегал по двору, изредка подавая голос. Сижу – бдю. И уже дремать начала. Часа в два или три слышу, что мой шарик завизжал и спрятался в будку. Сон как рукой сняло, напрягла зрение и слух, палку в руке покрепче сжала. Вся дрожу, но наготове. Гляжу и сама испугалась: по дорожке из моего огорода кто-то идет. То ли луна пропала, то ли в глазах потемнело. Присматриваюсь и не пойму: мужчина это? Женщина? Волосы распущены и вздыблены, копной спускаются на плечи, часть опущена вперед и закрывает лицо. Одета во все черное и такое впечатление, что идет тень – медленно, но уверенно. Постояла тень немного посреди двора и направилась прямехонько в коровник. Я немножко в себя пришла и думаю: “Давай-давай, здесь-то я тебя своим дрючком и отмолочу!”. Как только она, открыв коровник, вошла, я в мгновенье ока была уже там. И страх пропал, а сама предвкушала сладость расплаты.
Загородив собой выход, я одной рукой шарю выключатель, чтобы включить свет. Включила, всматриваюсь… И меня еще больше охватил страх: кроме коровы и теленка, прижавшегося к яслям, никого нет! Я даже Колю забыла позвать, похолодела, и меня еще больше охватил страх. Присмотрелась после яркого света, а в дальнем углу два ярких огонька. Я ногой хлоп – двери закрыла. Ага! Вот она шельма! Изогнув дугою спину, громадная черная кошка шипит на меня. Я с размажу в нее запустила палку, а сама, схватив вилы, бросилась на нее. Еще бы мгновение – и пригвоздила бы вилами к земле, но она, гадина, подпрыгнув метра на полтора вверх, издала кошачье, я бы сказала, рычание и бросилась на меня. Чувствую, что промахнулась, я вновь к ней с вилами, а кошка мимо меня по лестнице – на чердак. Только я ее и видела. Посмотрела – вилы в крови: значит, немного досталось. Два дня Вальки видно не было, а на третий – ходит по двору с палочкой и нога перевязана. – Что это у Вас, Валентина Егоровна с ногой? – спрашиваю. – Да на доску с гвоздем наступила… Ржавый гвоздь. А сама взгляд в сторону воротит”.