В эпицентре крайне необычных событий оказалась одна молодая семья: ее глава Михаил, его жена Люба и четверо их дочерей от пяти до двух лет. Началось все еще на старой квартире (которую они снимали) в августе, 1986 года. В октябре того же года многодетной семье выделили новую четырехкомнатную на восьмом этаже, но пугающие странности продолжились и там. Еще на старой квартире дети жаловались матери, что видят какого-то “дядю” по ночам и что, якобы, он сам приходит к ним в спальню, наклоняется и пристально смотрит в глаза. Детей охватывал ужас, и они спрашивали маму, почему он так нехорошо ведет себя.
Михаил и на новой квартире долго не верил, что происходит что-то странное. Однажды в октябре 1986 года он даже заявил об этом вслух. Отопление в доме еще не работало, было холодно, и приходилось спать в теплых свитерах и брюках. На следующее утро глава семейства проснулся совершенно голым, чем был немало удивлен: “Не понял?!” И тут обнаружил, что с его подушки исчезла наволочка. Все это оказалось плотно забиты в двухсантиметровую щель между стеной и диваном.
Обычно же полтергейст проявлялся в виде стуков в окна (это на восьмом-то этаже!) и двери, грохота посуды, открывания и закрывания различных кранов, дверей, шагов по полу, щелканья выключателей, человеческих голосов, мяуканья котенка.
Однажды Люба проснулась от странного ощущения беспокойства и вдруг видит: из угла выплывает темно-серая тень человека. Она испугалась, закрыла глаза,а когда открыла – все исчезло.
А как-то ночью Люба, Михаил и Игорь (муж Любиной сестры Ольги) засиделись допоздна за игрой в карты, а Ольга ушла спать. Вдруг прибегает испуганная, говорит: открывается дверь, входит Игорь, в руках карты тасует. Подошел к ней, постоял и вышел. И все молчком. Странно это ей показалось, вот она и пришла. Но все видели, что Игорь никуда не выходил.
А вот что рассказала Люба о самых последних перед прекращением полтергейста событиях февраля 1988 года:
“Друзья и знакомые, которым я рассказывала, что у нас происходит, конечно не верили. Я предложила – оставайтесь ночевать. Осталось пять парней. Все легли рядышком, как раз по диагонали в зале, ногами к двери. Ночью я спала спокойно. Проснулась от шепота. Пришла к ним, а трое ребят, кто спал в середине, обсуждают, кто и что почувствовал (двое, что спали по краям, так и не проснулись, хотя мы их будили). Сначала на них кто-то навалился, давил на грудь, и еще их как бы “ломало”. Все проснулись в холодном поту. Я предложила им перелечь в “безопасный угол”. Двое меня послушались, а Вова, самый любопытный, который всех созвал, остался и всю ночь промучился. На следующий день он погиб в автокатастрофе. Мы его хоронили. И в эту ночь, после похорон, я вдруг услышала его голос и проснулась. Смотрю, стоит вроде Вовка. Белый-белый, кожа у него очень белая была, и в цветных трусах, в таком виде я видела его в ту ночь, когда он ночевал у нас.
Я, конечно, очень испугалась, но не растерялась, вспомнила, что меня моя родная бабушка учила: если что-то будет – спроси, к добру или к худу. Я и спросила. А он отмахнулся, он так всегда делал, это его жест, и говорит: “Да к добру, Люба, к добру”. И как бы отошел и исчез в проеме двери. И после этого в доме стало все спокойно.
А на похоронах ко мне подошла его бабушка. Вовка ей рассказывал, что у нас творится. А она не верила: “Всю жизнь прожила, а такого не видела”. А тут ко мне подошла и рассказала. В ту ночь, когда Вова ночевал у нас, она проснулась от стука в окно. А живут они на третьем этаже. Она испугалась. Потом постучали в дверь. Она спрашивает: “Кто там?” За дверью: “Бабуля, да это я, Вова. Что ты не открываешь?” Ей стало не по себе: “Что ты, Вова, у тебя же ключи. Ты же меня никогда не будил, чего это сейчас разбудил?” И он: “Ну не хочешь открывать, так погляди на меня в о кошко”. Она боялась очень, но к окошку будто что-то подвело ее. Смотрит, под окном Вова стоит. И место будто освещено, ясно видно его. Улыбается и машет рукой, будто прощается. И отходит все дальше, дальше. Так и ушел, пятясь. Утром она решила, что с Вовой что-то случится. А потом пришло известие о смерти внука. Она очень любила его, а Вова очень любил ее. Его мать ничего не чувствовала.
Кстати, Вова один из тех людей, кто сразу поверил в то, что я рассказывала. Мы с ним однажды сидели и разговаривали. Он и говорит: “Я тебе, Люба, завидую. У тебя все есть: дом, дети. А мне семнадцать лет, я все видел. Но вот “этого” нет, не видел. Хочу увидеть и тогда успокоюсь”.
Вот и успокоился, похоже, ценой собственной жизни…