Два часа

Вот смеёмся над анекдотами про чукчей и прочих представителей малых северных народностей, чувствуя собственное превосходство. А так ли уж оно, это превосходство, обосновано?..

В мае, по традиции, собираемся небольшой бригадой на Сосьву. За щукой. Я не любитель зимней рыбалки, поэтому жду этой вылазки с нетерпением. И не только соскучившись по отменному клёву крупной щуки. Природа северная манит своей девственностью и неукротимой ширью. Жаль не часто удаётся выбраться в такую глушь. Дорога на перекладных до посёлка, где планируем остановиться, занимает больше суток.
Посёлочек небольшой, проживают постоянно в нём русские и манси. Или ханты. Я их не очень различаю. Народ своеобразный. Впрочем, вполне адекватный. Когда трезвый, конечно. Дык ведь под зелёным змием и наши ребяты чудят – мама не горюй.
Собаки только этих хантов-манси не особо жалуют. Обязательно облают ни в чём неповинного человека, бредущего себе по улице, да ещё и куснуть стараются. Причём гавкают по-охотничьи, словно лося загоняют. Может, пахнет от них как-то по- особому? А может, чуют в безобидных с виду хантах что-то такое, чего мы, обычные люди, не различаем? Опасность или скрытую угрозу…

Про представителей малых народностей вспомнил не просто так, а в связи с давним случаем, о котором сейчас расскажу.

Было это во время моей срочной службы. Тогда в Советской Армии стойко переносили тяготы и лишения представители всех наций и народностей необъятного СССР. Начиная от белобрысых долговязых прибалтов и заканчивая черноволосыми низкорослыми чукчами. Хотя этих я за всю службу лишь двух-трёх встретил. Вот об одном таком и пойдёт рассказ.

Имя у солдата-чукчи было русское – то ли Степан, то ли Иван. Сейчас уже не вспомню за давностью лет. Пусть будет Петя.

Такой смешной человечек. Ростом метр с кепкой (вернее, с ушанкой), тощий, как саксаул (вернее, карликовая берёза). Но с огромной головой, «украшенной» оттопыренными ушами. На тонюсенькой шейке, торчащей из ворота кителя. Ему ещё и форму солдатскую выделили размера на четыре больше, чем впору. То ли для смеху, то ли меньше не нашлось на складе (малые размеры всегда в дефиците).
Выглядел этот чукча Петя очень забавно. Перетянутый натуго ремнём в поясе так, что полы безразмерного кителя торчали, словно пачка балерины. Оттого вид имел солдат хоть и не лихой, но придурковатый.

Хотя по жизни-то Петя оказался не дурак. Насколько мне помнится, он или уже закончил институт, или забрали в армию с последних курсов (такое бывало в советские времена).
Кроме того, вскоре выяснилась ещё одна необычная способность чукотского солдатика. Петя без часов, что днём, что ночью, мог определить верное время с поразительной точностью!

Старослужащие и сержанты, подвыпив в каптёрке, частенько ради развлечения будили чукчу посреди ночи с вопросом: «Который час?»
И Петя, как заведённый хронометр, выдавал сигналы точного времени:

— Двенадцать-пятнадцать!
— Пол-второго!
— Без двадцати три!
— Четыре-десять!
— Пять минут шестого!..

И ни разу не ошибся больше, чем на пять минут.

Измывались так над бедолагой парнем не со зла, конечно, а от скуки. Хотя Пете было от того не легче. В армии же, на первых порах, каждая минута сна на вес золота…

И вот как-то, в очередной раз наквасившись после отбоя, компания «дедов» принялась поднимать измученного чукчу чуть ли не каждые десять минут. Совсем оборзели. Особенно старался один Миха из Ташкента. Его уже свои поддатые приятели урезонивали, мол, кончай, пусть поспит боец. Но Миха вошёл в раж и с пьяным хохотом отвергал все здравые увещевания.

В очередной раз, около трёх ночи, подняв Петю с вопросом про время, неожиданно услышал:

— Два часа!

— Опаньки! Ответ неверный!.. Сломался секундомер!

Поржали над этой темой с дружками-дедами, а минут через пятнадцать Миха будит солдатика и слышит вновь:

— Два часа!

Да он издевается над нами!.. Или уработали парня бесчисленными подъёмами?..

В общем, придурок Миха чуть не до утра поднимал Петю, пока, подуставший от водки и позднего времени, не угомонился. И всякий раз на свой вопрос «который час?» слышал один и тот же ответ:
— Два часа!..

Следующий день был похож на все остальные. Рутинный солдатский будень: подъём — завтрак – обед – ужин – отбой.
После отбоя поначалу тоже всё было тихо – не каждую же ночь гулять «дедушкам». Но ближе к утру под внеурочный взвизг дневального «Рота, подъём!!!» весь второй этаж казарменного здания, где дрыхла сладким сном наша рота, подняли на ноги. Вернее, на уши…

Причиной тревоги оказался труп Михи, распластанный у стены здания казармы. На него случайно наткнулся дежурный по части, идя с обходом.
Миха лежал на промёрзшей земле (на тот момент стоял ноябрь) в одном нательном белье – рубахе и кальсонах. Крови нет, но то, что парню капут, понятно было с полувзгляда. Голова вывернута набок, а изо рта вывалился синий язык…

Последовавшее разбирательство пришло к выводу, что ташкентский Миха сам свёл счёты с жизнью. Сбросился с крыши четырёхэтажной казарменной коробки.
По словам допрошенного дневального, дежурившего на тумбочке, Миха проходил той злополучной ночью мимо него в сторону туалета. Обычное дело. Странным был только вид всегда вальяжного ташкентского «деда». Передвигался он осторожными мелкими шажками, безвольно опустив руки и уставившись в одну точку перед собой. На шутку дневального про лунатика никак не среагировал, словно не слышал. Прошёл, и больше дневальный его не видел. Удивился слегка, конечно, что тот надолго в туалете застрял. Да потом подзабыл, а незадолго до тревожного подъёма сменился.

А Миха, как выяснилось, и не в туалет вовсе направился. Поднялся со второго на четвёртый этаж, какой-то железякой сорвал навесной замок чердачной двери и выбрался на заметённую лёгким снежком крышу. По оставшимся следам было видно — не останавливаясь, он добрёл до края и без колебаний шагнул в пустоту… Здание казармы оказалось спроектировано так, что по периметру крыши не было ни бордюров, ни ограждения. Поэтому зачарованный чем-то или кем-то «дед» как шёл, так и грохнулся вниз, свернув на земле себе шею.

После перекрёстных допросов дневального и соседа по койке, также последним видевшего Миху, который молча встал и ушёл среди ночи, определили время трагического происшествия – ровно два часа пополуночи…

Через неделю Миху отправили домой в деревянном ящике.
А к чукотскому солдату с ночными вопросами «который час?» впредь уже никто не приставал.

Я вскоре дембельнулся, переслужив положенные два года на лишний месяц, и о дальнейшей судьбе представителя малой народности – чукчи Пети больше ничего не слыхал.

27.04.2018