– Я была маленькой,- рассказывала она, – лет 5-6, когда к моей тётке в нашем же доме поздно вечером, когда дяди дома не было, постучался какой-то прохожий. Тётка уже завернула ноги на полати и хотела ложиться спать. Я, услышав в волоковое окно стук и считая, что это приехал дядя, поспешила к окну и отворила.
– Дай испить, кормилица?
– Поди дале, там подадут, – сказала тётка моя в ответ на просьбу и приказала затворить окно.
– Ну попомни же это, голубушка, – пригрозил прохожий и пошел далее.
Тётке моей было не жалко дать испить, да она боялась потому, что дорога-то наша была столбовая (бандитская). А оставалась-то она одна с детьми, даже о ту пору и работники-то в поле заночевали. Дело-то было страдное. Мало думая об угрозе прохожего, тётка, уработавшись досыта, скоро заснула. Наутро другого дня воротился и дядя. Тётка отворила ворота, и он въехал в них, не слезая с телеги. Но вот что было замечено при этом – с ним вместе въехала во двор змея – пёстрая, красивая, которая в это время висела на ступице и тут же пропала, как скоро телега переехала через отваленную подворотню. Тётка ахнула, дядя испугался и, схватив кнут, стал бросаться из угла в угол, чтобы её хлестнуть, тётка же смотрела во все стороны, но змея словно сквозь землю провалилась. Так и не нашли змею. С этой-то поры стали замечать в доме что-то странное, как будто что-то невидимое, но живое между нами жило и во всем мешало. То горшки, которым нужно стоять в печи, найдут под печкою, то какая-нибудь посуда вывалится из рук, то вещь какая очутится где-нибудь в таком месте, где ей быть не следует, например – лапоть в горшке со щами. Словом, было каждый день по стольку проказ, что и не выговоришь, между тем подозревать было некого. Стали с соседями об этом деле думать и гадать, подумали и решили позвать колдуна из одной деревни вёрст за пятнадцать, чтобы он дело разрешил. Колдун приехал, а уж перед этим накрыли на стол самовар, приготовили чай, графин настойки – дом у тетки был зажиточный. Колдун был старик высокий, дородный, одет в синий халат, в поярковой шляпе, огляделся и сел в передний угол. Дядя и тётка принялись угощать гостя и просить помочь горю, о котором ему ранее было рассказано.
– Ничего, ничего, это дело плёвое, нам и не такие дела приходилось обламывать, – говорит колдун, а сам так и погоняет рюмку за рюмкой в свою утробу. Посидел с полчаса, а может быть, и более, всё ничего, только вдруг смотрят, а на потолке висит пара лаптей и мотаются.
– А, пошучивает… погоди-погоди, вот я тебя! – и пропустил еще рюмку для храбрости. Потом взглянул на свою шляпу, а она вся изрезана так, что на голову надеть нельзя. Колдун вспылил и начал шептать какие-то заговоры. Не тут-то было. Правда, лапти с потолка упали на пол, зато у колдуна оказались сапоги и шаровары на ремешки изрезанными. Колдун схватил упавшие с потолка лапти, выбежал в сени, там надел их и опрометью припустил скорым шагом по улице.
– Что же, кормилец, помоги. Нет тут посильнее меня, я не в силах, хвастать нечего, – и с этими словами ушёл (а графинчик уложил). Погоревали дядя с тёткой и решились завтра отправиться к священнику, просить его, чтобы он отслужил в доме молебен. Как сказано – так и сделано. С утра прибрали избу, накрыли стол скатертью, приготовили, что нужно, и отправились к священнику, которому и рассказали всё дело. Священник давно уже слышал об этом и с тем большею охотою согласился исполнить желаемое, так как был хорошо знаком с семейством моего дяди. Лишь только пришли в избу священник и причт в сопровождении дяди и тётки, как увидели, что на печи стоят образа, вынутые из божнецы переднего угла, и перед ними расставлены горящие восковые свечи.
– Вот тебе и раз, – вскричала тетка, всплеснув руками.
– Ну что же, – заметил священник, – на всяком месте Владычество Его, – и начал молебен.
Прошло некоторое время, и всё стало как будто тише. Однажды летом мы, ребятёнки, бегали по лугу за деревней, как вдруг увидели между нами девочку, которая с месяц, не более, умерла. Мы, маленькие, что понимали? Она с нами гуляла, играла, и мы её кликали по-прежнему Сашей. Только я и некоторые из нас, воротившись домой, рассказали домашним, что видели покойную Сашу, а дома большаки и говорят:
– Сашутка месяц как в могилке, как же она к вам играть придёт?
А мы своё. Вот кто-то из баб и научил нас спросить у девчонки, откуда та взялась, когда ее схронили. Так и было. На другой день опять увидали эту загадочную Сашу. Она опять стала играть с нами.
– Саша, да ведь ты умерла, неужто ты опять из земли вышла? – спрашиваем мы.
– Нет, я не умерла, я Саша, да не та.
– Какая же ты?
– Я та Саша, что живёт у Груниной тетки.
“Я, как не была глупа”, – говорила рассказчица, – “но взяла в голову.”
– Какая-такая Саша? У меня такой сестры нет, да и у них тоже.
Тёткины дети тоже сказали:
– Ну, что ты врёшь, у нас тебя нет, где ты у нас живёшь?
– А я под лавкой, а то на печи.
– Ну, нет, мы не знаем.
Расспросы с новой игрой прекратились, только игра кончилась – Саша невесть куда пропала, Тёткины дети по приходу в избу даже стали искать девочку и, разумеется, не нашли.
– Саша, да где же ты? – крикнул кто-то из ребятишек.
– Я здесь! – раздался тоненький голосок где-то в избе, и затем всё кончилось.